Лавристы и бакунисты в Киеве - 7

Вот еще один пример крайнего бакунизма. Мокриевич ввел в «коммуну» некоего Ларионова, человека с грубым, отталкивающим лицом. Это был конокрад, отсидевший уже свое наказание в тюрьме. Но Дебагорий видел в нем революционную натуру, вышедшую из недр самого народа, весьма ценную народно-революционную силу. Когда Ларионова арестовали, он выдал всех, кого только знал или о ком слышал, что тот революционер, или сочувствует революционному движению.

Среди чайковцев, насколько мне известно, не только в Киеве, но и в других городах, не было сторонников таких взглядов и тенденций.  Но влияние бакунизма в этой среде начало все-таки ощущаться уже в конце 73 или в начале следующего года. На меня лично колоссальное впечатление произвела книга Бакунина «Государственность и Анархия». Это, однако, не мешало ни мне, ни другим моим близким товарищам, увлекавшимся взглядами Бакунина, решительно восстать против его отрицательного отношения к тому, чтобы молодежь специально знакомилась с сочинениями Лассаля и Маркса. Когда С. Лурье в беседе с Бакуниным сообщил ему, что мы читали некоторые произведения названных мыслителей, он заметил:

– Что ж, читайте их, но помните, что пользы от них для революционной деятельности не получите.

С этим мнением не только лавристы в нашем кружке, но и те из нас, которые тяготели к бакунизму, никак не могли согласиться. Зато к восприятию общего взгляда Бакунина на предварительную научную подготовку к революционной деятельности, как на излишнюю, даже прямо вредную роскошь, мы были психологически вполне подготовлены.

Не только я и Лурье , но и братья Левенталь уже раньше пришли к тому заключению, что заняться «научной подготовкой», значит отказаться на неопределенное время от революционной работы и фактически готовиться к привилегированному положению. А между тем, оба они отличались от нас своим складом ума.  Старший из них обладал редкими способностями к физике и математике, и очень вероятно, что он впоследствии стал бы крупным ученым, если бы жизнь его не оборвалась так преждевременно и трагично – на почве личной беды он покончил самоубийством. А младший брат впоследствии совсем отошел от революции и занял кафедру по гистологии в Лозаннском университете.