В конце лета в Киев приехали из Одессы Желябов и Подолинский (участвовавший в организации цюрихского издания «Вперед», а впоследствии примкнувший к украинофильскому движению, руководимому Драгомановым). Они предполагали устроить вместе с нами конференцию по вопросу о создании общероссийской революционной организации. Но товарищи, которых они ожидали в Киев, не явились. Пришлось ограничиться простым обменом мыслей. Со стороны киевлян участвовали в беседах Рашевский, Эмме и я. Помню, говорили мы о том, на каких поприщах могут успешнее всего развить свою деятельность революционеры в России.
Желябов доказывал, что профессия для революционера не имеет большого значения: можно быть и врачом, и профессором, говорил он. Я же с этим не соглашался, находя, что привилегированное положение, даже в виде профессуры, способствовало бы не сближению нашему с народом, а наоборот, отдалению от него и ослаблению в нас революционного настроения. Я настаивал на том, что революционная интеллигенция должна избирать такие профессии, которые ставили бы ее в непривилегированное положение, непосредственно сближающее ее в повседневной жизни с народом, например: профессию сельского учителя, фельдшера, а еще лучше, конечно, ремесленника.
Наше совещание не имело никаких практических результатов. Но я не мог не радоваться тому, что в нем активно участвовал, даже был его инициатором, такой яркий представитель передовой интеллигенции, как Желябов, который еще год тому назад отрицал необходимость какой бы то ни было тайной организации и образцом общественного деятеля считал либерального земца, барона Корфа.
В это время Желябов был уже вполне революционером, хотя официально еще не входил ни в какую организацию: вступил он в одесский кружок лишь зимой или весной 1874 года.
Разногласия, которые наметились в ходе нашей беседы, между Желябовым и мною, были не случайны: в них, в зачаточной форме, проявилось уже то расхождение тенденций революционного движения, которому суждено было вскоре лечь в основу борьбы между «лавризмом» и «бакунизмом».
В это время работа наша в артелях перестала уже удовлетворять большинство членов нашего кружка; все более и более росла неудовлетворенность результатами этой работы среди крестьян, далеких от земли, и среди которых так трудно было вести чисто революционную пропаганду. К собственному опыту присоединилось и влияние тенденций, начавших проникать из Швейцарии, литературными выразителями которых являлись Бакунин и Лавров. Все более и более мы проникались взглядом на занятия в артелях, как на деятельность временную, преходящую, подготовительную к подлинно революционной пропаганде в деревне.
Свободное копирование
