Я стал искать средств для прямого общения с «народом».
Отмечу, прежде всего, что, несмотря на свое революционное настроение, я совершенно не был знаком ни с историей и традициями революционного движения в России, ни с радикальной литературой. Именно поэтому в Конотопе и мог я сочинить утопический организационный проект и открывать воображаемую Америку для подготовления революции в России.
В гимназические годы, в Могилеве, радикальная литература оставалась вне поля моего внимания, главным образом, благодаря влиянию Хлебникова: будучи человеком очень умеренных политических взглядов, он смотрел сверху вниз на представителей радикального направления и относился довольно пренебрежительно к радикальной публицистике.
Людей же, которые направляли бы на нее мое внимание и авторитетно противоставляли бы взглядам Хлебникова взгляды передовых писателей, увлекавших тогда молодежь в университетских и даже некоторых крупных провинциальных городах, в Могилеве не было, или я о них не слыхал.
Позже, в Конотопе, как я упоминал уже, мне попались сочинения Лассаля и Гуцкова. Они способствовали революционизированию моего настроения, но мало дали моему теоретическому развитию. Представления о революции и социализме, которые я вынес из этих книг, были весьма сбивчивые, туманные и абстрактные. Главную причину этого я уже указал.
И в раннем детстве, в Шклове, и в гимназические годы, и после окончания гимназии, в Конотопе, я вращался исключительно в мещанской среде., Жизнь вне этой среды оставалась мне неизвестной. И потому, отчетливо ощущая несправедливость сословных привилегий и угнетения бедных богатыми, я совершенно не представлял себе того основного классового антагонизма, который определил содержание и направление Лассалевской агитации. Думаю, однако, что я все же, хоть отчасти, был бы подготовлен к лучшему пониманию Лассаля, если бы я в последних классах гимназии знакомился с нашей радикальной публицистикой.
Свободное копирование
