На распутье - 3

Лассаль произвел на меня колоссальное впечатление, хотя я многого, очень многого, и притом чрезвычайно существенного, не понял в его речах.

Своим прошлым, – ни своей жизненной практикой, ни чтением, – я не был подготовлен к вполне сознательному усвоению идей Лассаля и к ясному пониманию политической сущности и содержания его агитации. Но я вкладывал в его речи социальный смысл, доступный мне по моим наблюдениям над жизнью в Шклове и Могилеве. О пролетариях я и понятия не имел, хотя это слово, помнится, кое-где и попадалось мне иногда, – очень редко и случайно. Я подразумевал под «пролетариями» просто бедных, нищих, трудящихся и угнетаемых богатыми и привилегированными слоями населения, ибо я только и знал эти антагонизмы – между бедными и богатыми, между крестьянскими массами и помещиками, чиновниками, вообще «панами». Частью инстинктивно, а частью сознательно я вносил в слова и речи Лассаля понятия и представления, почерпнутые из наблюдений над антагонизмом сословным и мелкобуржуазным.

И вот, Лассаль обращается к трудящимся, угнетенным и униженным массам с призывом соединить свои силы для смелой борьбы за свое освобождение. И не только за свое освобождение в узком смысле улучшения своей участи, а с целью построить «церковь будущего», завоевать всему миру, всему человечеству всеобщее счастие, всеобщую свободу и равенство, водворить в мире всеобщее братство и поднять его на новую, бесконечно высшую, чем настоящая, ступень цивилизации. Грандиозные перспективы рисовались моему воображению при чтении Лассаля, и сами выступления его на судебных процессах против него и в рабочих собраниях поражали мое воображение. С волнением я читал его гневные атаки на прокурора и гордые обращения к суду во имя идеи «четвертого сословия». Этот гордый язык и авторитетный тон в обращении «подданного», да притом еще еврея, к власть имущим (таковыми я считал прокурора и судей) производили на меня впечатление беспримерного, невиданного зрелища, вызывали во мне восторг и доставляли мне глубокое нравственное удовлетворение.

Перед величественной перспективой водворения в мире четвертым сословием, то есть беднейшим и самыми угнетенными массами, равенства и братства, бледнел и становился совсем маленьким специально еврейский вопрос. «Ведь с освобождением четвертого сословия, говорил я себе, сам собою разрешится и вопрос еврейский». И я решил посвятить свои силы работе на пользу освобождения всех бедных и угнетенных России.