Гимназические годы - 17

Теперь консервативным элементам уже гораздо труднее стало найти средства избавиться от меня. Во-первых, мне уже не так трудно было найти уроки и в христианских домах. А во-вторых, и молодежь стала более упорной в отстаивании своего права брать уроки у учителя, который, по тем или иным соображениям, ей больше нравится, чем другие преподаватели. Да и помимо уроков, у меня было достаточно возможности влиять на молодежь. Поэтому отец двух девушек, которым я довольно давно давал уроки и с которыми я был довольно близок, придумал следующий способ спасти их от моего влияния.

Однажды является ко мне его служащий (управляющий) и с таинственным видом говорит мне: «Вы можете теперь сделать свое счастье... Родители хотят отослать дочерей в Берлин. Уговорите их, чтоб они поехали. Вам будет за это 1000 рублей». Я никак не мог понять, за что предлагает он мне деньги. Наоборот, я был очень рад тому, что девушки поедут заграницу, увидят новые места, повстречаются с новыми людьми. Но родители их опасались, что я помешаю осуществлению их намерения, и решили купить мое согласие! Управляющий своим ушам и глазам не верил от изумления, услышав от меня решительный отказ сделать таким образом свое «счастье».

К концу 60-ых и началу 70-ых годов новаторские тенденции среди могилевских евреев и оппозиционный дух их передовой молодежи заметно усилились, а дух активного, фанатического сопротивления новаторам относительно ослабел. Это доказывается как тем фактом, что побег двух юношей из почтенных семей не повлек за собой никаких неприятных последствий для меня и очень мало отразился на положении самих пойманных беглецов, так и тем, к какому средству счел необходимым прибегнуть один из самых крупных богачей города для того, чтобы избавиться от моего влияния на его дочерей. Ему пришлось решиться отправить их заграницу, да к тому еще заручившись заранее моей санкцией на это! Но еще рельефнее проявилось это изменение соотношения сил представителей новых веяний и их противников в том, что даже мое открытое выступление против монопольной власти «патрициев» в Шклове осталось для меня совершенно безнаказанным.