Гимназические годы - 18

Летом 1870 г. я узнал, что в Шклове разгорелся конфликт между ремесленниками и заправилами еврейской общины. Поводом являлся вопрос о выборе нового старосты, так как полномочия старого истекли. Чуть не двадцать лет, если не больше, официальным главой еврейской общинной администрации оставался один и тот же староста. Выборы, производившиеся в определенные сроки, были только формальным актом, утверждавшим прежнего старосту в его должности на новый срок (трехлетие или пятилетие, не помню точно).

Староста и его сотрудники в кагале были фактически ставленниками богачей, творили их волю и управляли общиной в их интересах – на счет бедняков. Всякие повинности, рекрутскую повинность, налоги и т.д. – все это местная плутократия, через посредство своих излюбленных людей в кагале, взваливала на слабые плечи малоимущего и совсем бедного населения. Предъявленное ремесленниками требование выбора нового старосты, и именно их кандидата, было, как мне казалось, проявлением протеста бедного населения против неограниченного господства богачей, выступлением демократии против «патрицианского режима».

Меня заинтересовал возникший в шкловской общине конфликт, и я отправился в Шклов, чтоб на месте узнать, в чем дело и, может быть, даже вмешаться в него. Беседы с одним или несколькими из вожаков укрепили меня в моих априорных симпатиях к демократической оппозиции (не помню, выражался ли я тогда в этих именно терминах). И в беседах с ее вожаками я, конечно, всецело стал на их сторону. Пришлось мне при этом выступать и против некоторых из тех представителей правящих сфер общины, которые в свое время помогли мне получить «увольнительное свидетельство» для поступления в гимназию, и с которыми я, будучи уже в гимназии, поддерживал хорошие, почти дружеские отношения. Очень огорчало меня, что мне приходится стать на сторону их противников, но выбора не было, – и я решил пожертвовать их приязнью и расположением ко мне. Из разговоров с главным вожаком ремесленников я узнал, что кандидатом своим в старосты ремесленники выставляют никого иного, как племянника одного из тех самых богачей, которые принадлежат к старой правящей клике. Племянник этого богача и сам был довольно богатенький и, по всему своему образу жизни и повседневным житейским связям и отношениям, являлся плотью от плоти и костью от кости местной еврейской «аристократии». Я и его посетил и, если память меня не обманывает, вынес из разговора с ним не совсем благоприятное впечатление. Кажется, что у меня явилось подозрение, что он стал на сторону бедноты только вследствие недовольства или озлобления – по какой то причине – против руководящих сфер, и что он желает только использовать демократическую оппозицию для своих демагогических и честолюбивых целей.

Какие советы я давал ремесленникам, я не помню, – едва ли особенно продуманные. Их достаточно характеризует тот факт, что я им предложил прислать в Могилев выборных представителей для подачи губернатору жалобы и прошения о том, чтобы он заступился за бедное население Шклова против произвола богачей. Жалобу составить я обещал им в Могилеве. Однако опытной в делах управления своей общиной «аристократии» удалось, по-видимому, одержать верх над оппозицией – староста не был сменен и порядки остались прежними.  Ходатаев в Могилев оппозиция не прислала.  Но я, с своей стороны, решил, тотчас по возвращении в Могилев, прибегнуть к гласности.