К вечеру начальница нашей санчасти старший фельдшер Нина Ивановна Нагибина прикомандировала меня к себе, и мы пошли за медикаментами в лазарет мужзоны.
Здесь я должна немного отвлечься от тех давних событий и добрым словом помянуть Нину Ивановну, которая как могла, старалась помочь заключенным, хотя в ее власти было очень немногое: комиссовать по инвалидности, положить в лазарет, как Славу Борисовну, освободить от работы на несколько дней. Конечно, она не могла эту помощь оказывать всем подряд, но, старая фронтовичка, она, видимо, понимала, что происходит жестокая несправедливость, когда нормальных, ни в чем не повинных людей объявляют «врагами народа», и несмотря на то, что это было непросто, так же, как майор Борисенко, была человечна и доброжелательна, хотя внешне и выглядела грубоватой. Это от нее я узнала, что мое дело уже пересматривается Военной Коллегией Верховного суда СССР, когда в мае 56-го года не сумела сдержать слез после решения комиссии не освободить меня, а лишь снизить срок — она попалась на лестнице, когда я спускалась из кабинета начальника, где шло заседание, и, увидев, что я реву, — прикрикнула — «Не реви, дура. Только что вернулась из Москвы, видела наших (она так и сказала — «наших» — имелась в виду прежде всего Слава Борисовна) — твое дело уже пересматривается, кого-то из знакомых уже вызывали в прокуратуру...»
... В лазарете мужзоны было человек 80 раненых. Видимо, были и убитые — говорили потом, что какие-то бараки в мужзоне активно сопротивлялись. А куда подевалось «оцепление», выставленное той ночью, я и по сей день не знаю.
Судя по тому, что я слышала потом о других восстаниях заключенных, наше было подавлено «мягче», чем в других местах. Может быть, какую-то роль сыграло тут присутствие женщин? Когда я сейчас думаю о том, что тогда было, мне кажется, что если бы в зону той первой ночью ввели не солдат с автоматами, а просто полк безоружных солдат, то не было бы и большой крови того расстрела, может быть, не было бы и самого восстания, так трагично начавшегося и так трагично закончившегося. А потом сама же себе возражаю — да нет, это была система: вольные люди — и те числились «винтиками», что же говорить о заключенных, да еще в спецлаге — одним больше, одним меньше...
После целого дня за зоной под сильным июльским солнцем всех вернули в барак, а кого-то взяли на дальний этап. Отправили в Совгавань и Люду Бальцеву — непоправимый романтик, она тогда подружилась с остававшимися в лагере немногими блатными из этапа, с которого и началось наше восстание. Тогда же стало известно, что пришла полная реабилитация полковнику Кузнецову, возглавившему Комитет самоуправления. Но его судили, дали новый срок и увезли в какую-то «закрытку» (то ли во Владимирскую, то ли еще куда). Хотя сведения эти не точны — так говорили заключенные... (Позже узнала, что его увезли в Теректы, тоже одно из отделений Степлага.)
Свободное копирование
