Финал наступил в ночь на 25 июня. На рассвете я проснулась от звука автомобильного мотора — он урчал где-то в зоне, еще довольно далеко от нашего барака. Я успела накинуть юбку и телогрейку, кое-как обуться и добежать до калитки в зону. Но угрожающий звук быстро приближался, я измерила расстояние не столько слухом, сколько спиной и, не добежав до своего, дальнего крыльца, едва успела заскочить в ближайший вход в барак.
Оказывается, на рассвете, опрокинув ворота, в каждую зону въехало по танкетке, за которой шли солдаты. Их задача была, по-видимому, окружить каждый барак. Вскоре и наш барак окружили, и солдаты стали нас призывать, приглашая выходить из него по одному, гарантируя безопасность. Забегая вперед, скажу, что так оно и было — всех вывели за зону без вещей, там шла какая-то «сортировка» — одних туда, других сюда. Начальству были известны активисты самоуправления, их-то и отделяли и вскоре отправили в дальний этап. Но я не попала за зону — меня снова выручила принадлежность, хоть малая, к медицине. Пока наша красивая, но не слишком логичная бригадирша Маша, с которой мы стояли в тамбуре у входной двери, ахала и охала, соображая, что предпринять, одна молоденькая литовка, открыв дверь, медленно, как сомнамбула, молча спустилась по ступенькам высокого крыльца. Ее встретили приветственными возгласами — «Молодец! Давай, давай!» Второй вышла из двери я, но я не молчала, а, наоборот, все время твердила: «Я медсестра с Кирзавода, отведите меня в лазарет!» Нашелся солдат, который не раз бывал в конвое на Кирзаводе, он узнал меня, отвел к офицеру, а тот отправил в лазарет.
Финал нашего «сабантуя» был трагичным. Да иначе, видимо, и не могло быть...
Тогда на рассвете, услышав рокот мотора в зоне, я выбежала к калитке, но тут же пришлось немедленно возвращаться в барак — рокот стремительно приближался. Я кинулась не к своему, дальнему, крыльцу, а к ближнему — эти секунды спасли меня. А две девушки из нашей бригады
— Аня Стефанишина и Паша (фамилия которой по прихоти моей изуродованной памяти испарилась, хотя именно ее я лучше знала) — или не сообразили, или замешкались, и, когда я очутилась в лазарете, Пашу уже готовили к операции, и как раз мне поручили быть с ней.
Видимо, танкетка прижала ее к стене или к крыльцу, и хотя руки-ноги у нее были целы, но ранения ее оказались тяжелейшими — она умерла сразу же после операции...
Пока была в сознании, все время спрашивала: «Рута, я буду жить?» И я, искренне надеявшаяся на наших замечательных заключенных-хирургов с их золотыми руками — Жанну Кофман, Нину Александровну и других, заверяла ее: «Конечно!»
Дело в том, что в те несколько раз, когда я сдавала кровь и оставалась в зоне, Паша меня замещала — ее всегда интересовала медицина, кое-какие знания у нее уже были, а я дала ей почитать учебник для медсестер знаменитого Ихтеймана, по которому училась еще на краткосрочных курсах, и фельдшерский справочник (их по моей просьбе прислала мне двоюродная сестра — при моем большом сроке у меня не было конфискации имущества, потому что имущества как такового у меня не было — что могло вместиться на мои шесть с половиной метров? Одежонку я забрала с собой при аресте, а книги потом отдали сестре).
Паша была очень привлекательна, даже красива — если бы я была художником или просто умела рисовать, я написала бы ее портрет. Впрочем, определение «красива» не совсем точно: прелесть ее была не столько в правильности черт лица и пропорциональном сложении (хотя и это все у нее было), сколько в каком-то очаровании душевной ясности, чистоты и порядочности, исходивших от нее. Моя бабушка сказала бы на своем смешном русско-украинском, что она была великая «аккуратистка». Паша очень любила чистоту. В дни «сабантуя» Паша встретила молодого земляка, с которым решила связать свою судьбу после освобождения — «сабантуй» вселил во всех нас надежду и веру в скорую волю! Она была такой счастливой, когда поверяла мне свои планы — окончить школу медсестер, получить диплом, а может быть, когда-нибудь стать врачом... Ане Стефанишиной повезло больше — танкетка просто стесала ей походя кусочек пятки. Она осталась хромоножкой, но живой...
Свободное копирование
