1976
После сильного сотрясения мозга в раннем детстве я не выношу ни поездок в транспорте, ни качелей-каруселей, на даже медленных танцев.
Врачи говорят, что у меня вестибулярный аппарат нарушен. Но когда меня выворачивает наизнанку прямо посреди Невского, потому что я не в силах вынести вида колеблющейся, ритмично передвигающейся толпы и непрерывного потока машин, я начинаю подозревать, что мой вестибулярный аппарат не нарушен, а разбит вдребезги.
И, тем не менее, иногда меня тянет на подвиги. Весной мы пошли в парк, на аттракционы. Я долго терпела, завидуя подругам, визжащим от восторга на каруселях, а потом тоже залезла на качели-лодочки.
Идея была плохой, через пару минут качели пришлось остановить и я, шатаясь, брела к скамейке, как вдруг увидела, что на «Петлю Нестерова» берёт билет моя заклятая вражина, выбражуля и активистка Нинка, да ещё смеётся: «Что, слабо так покататься?» И тут уж, как ни отговаривали меня девчонки, я взяла билет и направилась к самолёту.
Билетёрша предупредила, что пристяжные ремни надо затянуть покрепче. Но меня мутило после качелей и я, хоть и застегнулась, но слабо, чтобы не напрягать живот. Я совсем не представляла, что будет дальше.
А дальше начался кошмар. Когда я в самолёте оказывалась в небе, вверх тормашками, то зависала на незатянутых ремнях и леденела от страха. Через мгновение сила тяжести вдавливала меня в сиденье и я, задрав голову, видела в облаках хохочущую Нинку. Наверное, выглядела я хуже некуда, потому что девчонки стали кричать билетёрше, чтобы она остановила аттракцион.
Билетёрша заволновалась и, глянув опытным глазом, решила, что у Нинки истерика, и остановила её самолёт на земле. А я повисла вниз головой, тоскливо думая, что если меня сейчас вырвет, то я, точно, вылечу из ремней и шмякнусь вниз раньше своего обеда. Одно как-то утешало: прямо подо мной была не земля, а вражья Нинкина рожа.
Между тем ситуация внизу прояснилась. Нинка уже не смеялась, она вышла из кабины. Люди кричали мне, что сейчас меня снимут, самолёт дёрнулся и… и тут в аттракционе что-то заело. Толпа ахнула, билетёрша зарыдала, а я качалась на жёстких ремешках, несчастная и беззащитная, и клялась, что никогда и ни за что не пойду больше ни на какие аттракционы.
Наконец, меня спустили с небес и выковыряли из самолёта. Девчонки вместе с Нинкой бросились ко мне, стали успокаивать и уговаривать, но мне было не до них. К тому же я не могла позволить, чтобы меня жалели. Стиснув зубы, я гордо отмахнулась ото всех и, еле удерживаясь на покрытом водой сплошном гололёде, двинулась к дому.
Молодая вечнопьяная историчка входила в класс по стеночке. Что-то говорила, глядя сквозь нас. Когда требовалось написать на доске даты, поднималась, держась за доску, едва не отрывая её от стены.
Мы тихо занимались на уроке своими делами и даже отвечали на редкие вопросы, вызывая умиление учительницы. Иногда она устраивалась за столом и засыпала, положив голову на руки. Мальчишки играли в карты, бегали за водкой, для девочек приносили лимонад и конфеты.
Однажды она не пришла на урок. Мы переполошились: если дадут другого учителя – пропала наша приятная жизнь! Несколько учеников, не вызывающих подозрения у дежурных по школе, отправились на разведку. Я обнаружила историчку, заснувшую в библиотеке и, извинившись за беспокойство, позвала на урок.
Учительница русского языка и литературы, статная ухоженная женщина средних лет, долго диктовала условия контрольной работы. За десять минут до окончания урока стало ясно, что выполнить задание никто не успеет. Мы попросили отложить контрольную на следующий день, но учительница заперла класс изнутри: «Будете сидеть, пока всё не сделаете!»
Вихрастый белокурый красавец Валерка, хулиган и второгодник, разбивший не одно девичье сердце, распахнул окно и выпрыгнул со второго этажа. Мы бросились к окнам. Он стоял внизу и кричал: «Прыгайте ко мне!» Прыгнул Витька. (Я еле дышала, глядя, как он прыгал – темноволосый голубоглазый паренёк мне нравился). Остальные мялись – высоко. Валерка направился к дворникам, жившим при школе, и принёс длинную лестницу.
Отличник Лёшка поклонился учительнице, кинул вниз портфели: свой, Витькин и Валеркин и стал спускаться. Учительница кусала губы, но не вмешивалась.
Через несколько минут в классе остались только девочки. Отделяться от парней не хотелось, но наши мини-платья!.. (Это сейчас для прелестной половины юного человечества в продаже имеются сотни колготок на любой вкус, в то время мы носили чулки без резинок, пристёгивающиеся к атласным поясам.)
Валерка подбодрил: «Лезь, не бойся, смотреть не будем!» Кто-то хихикнул: «А я буду!» Я усмехнулась: «Смотри!», встала на подоконник спиной к улице, задрала подол на спину и полезла вниз. Уже на следующей ступеньке заметила, что все парни разглядывают собственные ботинки, одёрнула форму и позвала девчонок: «Давайте! Лестница крепкая!»
К чести учительницы надо сказать, что она не стала жаловаться ни директору, ни классному руководителю. Она сделала вид, что ничего не произошло. Контрольную мы написали на следующем уроке.
Все пионеры и комсомольцы города следили за чистотой общественных мест. Наш класс отвечал за порядок на кладбище.
Первый же субботник изумил меня неимоверно. Все ученики – никто не сачковал! – получили в кладбищенской конторе грабли и вёдра, а потом, под крики заметно нервничающего классного руководителя, направились по аллее к одинокой могиле. Школьники окружили решётку, и широкоплечий, похожий на невысокого мужика Вовка, печально вздохнув, воскликнул: «Спи спокойно, дорогой Иосиф Андреевич!» Остальные глухо повторили: «Спи спокойно!» Гравировка на стеле гласила: «Сойту И. А.» Наш классный, Сойту Иосиф Андреевич, бегал вокруг, ругаясь и потрясая кулаками: «Сапожники! Вон отсюда!»
Ритуал повторялся каждый раз перед субботником. Затем мы разбредались по территории, собирая мусор, черепа и кости, вывороченные экскаватором из заброшенной могилы, приготовленной под новое захоронение, сгребая дерьмо с плит на братских могилах.
Время от времени за мной пытались ухаживать парни, с которыми я знакомилась на танцах, одноклассники или старшеклассники, кто-то из компании. Не умея и не желая кокетничать, я отказывала в свиданиях. Мечты о большой любви, ежедневно ложившиеся на бумагу, поглощали мои мысли, не давая отвлечься на действительность. Поцелуи с прокуренным ПТУшником были слишком далеки от острова счастья. Впрочем, я ни с кем ещё и не целовалась.
В подъезде до полуночи парни бренчали на гитарах, пили дешёвое вино, усыпая пол окурками. Девчонки вертелись рядом, каждая при своём возлюбленном.
Дверь нашей коммуналки запиралась только на ночь. Ко мне в комнату заглядывали подростки то прося попить, то вызывая меня на площадку. Чаще всего захаживал рыжий заводила Котька. Он был на два года старше меня, учился в путяге, не играл на гитаре и не умел петь. Тем не менее, все местные события крутились вокруг него. Красотой он не отличался, зато от него исходила неукротимая энергия, безудержный кураж, толкавший его во все драки, заставлявший вечно что-то выдумывать и затевать.
Я всё чаще выходила к ребятам. Когда темнело, мы играли в прятки, рассыпаясь по заранее оговоренному району. То парни искали девчонок, то девчонки парней. Надо было не только найти, но и поймать. Пойманные выполняли самые невероятные желания победителей. Однажды в час ночи наши пацаны хором пели «Интернационал», маршируя по проспекту. Или проигравший должен был пойти к незнакомым людям, попросить и обязательно принести стакан или кусок хлеба. Или забраться по лесам на купол реставрируемой церкви напротив милиции. Были, конечно, желания и попроще.
Во время очередной игры мы с Иркой хотели уйти от преследования по крыше, но на двери чердака висел замок. Котька с Генкой улыбались в полутьме, загородив выход. Генка, залившись румянцем, как красна девица, вызвал Ирку. Но она не спешила, ожидая спектакля. Котька протянул мне руку: «Ты попалась! С тебя поцелуй!» Я прижалась к стене: «Подойдёшь – зубы выбью!» Котька ушёл. Зрители смылись.
Пока не похолодало, мы собирались на спортивной площадке за школой. Там же отметили и Маринкин день рождения. Все пили вино, пели, танцевали, играли. Как-то и я оказалась достаточно пьяной для того, чтобы обнаружить себя в объятьях Котьки. Он покрывал поцелуями моё лицо и руки и говорил о любви. Я захотела домой, но ноги заплетались. Он проводил меня, и мы до утра целовались под дверью.
Все эти свидания, поцелуи, недомолвки, загадочные взгляды стали смыслом жизни, я скучала на уроках, не могла усидеть дома.
Тихой ночью мы лежали на теннисном столе в соседнем дворе и смотрели на звёздное небо. Вдруг Котька наклонился ко мне, расстегнул куртку, его рука сначала обвила мою талию, потом через одежду погладила живот, поднялась повыше и прикоснулась к груди. Я вскочила как ужаленная, влепила ему пощёчину и унеслась домой.
Я стала запирать входную дверь. Котька приходил каждый день с утра и ждал, когда я пойду в школу. На все его объяснения и извинения я твердила: «Никогда!». Однажды он пришёл такой пьяный, что я за него испугалась, вынесла кружку горячего чая и спросила, не проводить ли его домой. Он долго смотрел, качаясь и стараясь удержать равновесие, потом обнял меня и прошептал: « Ты не будешь ни с кем, потому что всё равно будешь со мной!»
С того дня он держался в стороне, однако виделись мы постоянно. Когда я шла из школы, он на шаг отделялся от парней, кивал мне, спрашивал, как дела. Я не отвечала.
Почему-то за мной больше никто не ухаживал. Любой парень, пригласивший меня на танец на вечере в Доме культуры, куда-то исчезал. Я всё чаще возвращалась одна, а перед домом рядом со мной возникал Котька, провожавший меня до двери. Может, я призадумалась бы над создавшейся ситуацией, но тут громом среди ясного неба прозвучало мамино сообщение о возвращении в вагоны.
ПМС уже уехал. Мама жила одна, но вот решила взять меня к себе. Видимо, сплетни достали и её. Мысль о зимнем ледяном вагончике не радовала, но я и забыть всё и отвыкнуть не успела. Единственное изменение, которое произвелось в теплушке – приколоченная к стенке глубокая коробка из-под торта, с приклеенным круглым зеркальцем внутри. На край коробки я клала расчёску, значки и заколку для волос.
До школы было пять километров. На насыпи – крошечная платформочка. Когда после выходных электричка прибывала из Ленинграда, время остановки задерживалось, так как выходило много народа, в основном, ПМСовские. Машинисты ругались, не укладываясь в график, пока не нашлось компромиссное решение: в электричке стали открывать не одну дверь, а все. Мужики, бабы и дети прыгали из вагонов вниз и сползали по высокому крутому откосу к своему составу.
По одну сторону насыпи находился наш ПМС, по другую – небольшой посёлок Комсомольский. Утром в школу по широкой дороге тянулись дети - пятикилометровая прогулка была интереснее, чем пятиминутная поездка в электричке. За год с небольшим, что я провела вне вагонов, я растеряла бывших друзей. Повзрослевшие парни жили или в квартирах, или в общежитиях при училищах. Девчонки и малышня меня не интересовали. Я старалась хорошо учиться, чтобы мама соглашалась на выходные ездить в Гатчину.
Как-то ко мне подошла Светка, та самая, что когда-то решила, что меня убила молния, и сказала: «Ты понравилась Толику из посёлка, и он назначил тебе свидание». Я отмахнулась: «Не знаю никакого Толика и никуда не пойду». Светка возмутилась: «Ты Толика не знаешь?! Он в школе – самый красивый парень! Да по нему все девчонки сохнут!» Я разозлилась: «Отвяжись! Кто сохнет, тот пускай на свидание и идёт!» Светка не отставала: «Да ты хоть сходи, посмотри на него! Может, понравится». Я поинтересовалась: «А тебе-то что за дело до этого свидания?» Светка не смутилась: «Мне? Никакого дела! Меня попросили передать – я передала».
Вечером Светка появилась у меня и напомнила: «Свидание в восемь. Ну, что ты теряешь?» Я оделась и отправилась с ней.
Светка вела себя очень странно. Она оглядывалась в темноту и нервно хихикала. Я уже решила вернуться, плюнув на глупую затею, когда увидела на платформе под фонарём фигуры трёх парней. Мне стало не по себе. Почему их трое?
Парни увидели нас и оживились. Они стали орать во всю глотку, и это было не похоже на свидание, которое мне обещала уже удравшая куда-то новоявленная подруга.
Я шмыгнула под вагон, перебралась через рельсы и побежала вдоль состава, стараясь не шуметь. Парни с криками бросились в погоню. Бредовая ситуация перерастала в облаву. Я спряталась за колесо, надеясь, что меня не обнаружат. Замёрзшая, старалась сидеть тихо-тихо. Но меня всё равно нашли и окружили.
Высокий красивый парень с длинными вьющимися волосами спросил, закурив: «Ты что, ненормальная? Тоже мне, свидание! Знал бы, не пошёл бы. Ну, так что ты хотела мне сказать?» Я вылезла на тропинку, отряхнулась и ушла, так как от злости не могла говорить. Могла ругаться. Исключительно матом. Но не хотела тратить энергию. Надо было найти Светку.
Светка, несмотря на весьма юный возраст (она была младше меня на два года) развлекалась со своей непутёвой мамашей в пьяном вагоне. Я взобралась по лестнице, толкнула дверь. Мужики обрадовались: «Заходи, красавица! Стакан ей дайте!» Светка прятала за спиной сигарету и давилась дымом. Я сказала: «Одевайся! Идём отсюда!»
Утром мы пошли в школу вместе. Светка прилипла ко мне и не отставала ни на минуту. В раздевалке нас окружили старшеклассницы: «Это кто тут к Толику на свидания ходит?!» Я набычилась: «Чего надо?» – «Да ничего, посмотреть на тебя хотели, какая ты» – «Какая есть!» Старшеклассницы отвесили мне с десяток сомнительных комплиментов и удалились. Светка высунула нос из-под чьего-то пальто. Я усмехнулась: «Не боись! Они сами нас боятся!»
На перемене меня разыскал Толик. Любопытных хватало. Стал шутить, вспоминая ночную погоню, назначил новое свидание. Я прошла мимо, даже не взглянув в его сторону. Зрители засвистели.
После уроков Светка, рыдая, призналась в своём вероломстве. Ей понравился Серёга, что везде ходит с Толиком. Но Серёга на неё не смотрит, потому что она – малолетка. Тогда она решила свести меня с Толиком, и, если дело выгорит, гулять в одной компании с нами, рядом со своим ненаглядным. И теперь, когда Толик при всех назначил новое свидание, Светка умоляла меня не отказываться.
Конечно, я никуда не пошла. Вечером в стенку вагона осторожно постучали. Я выглянула. У лестницы стоял Толик. На насыпи маялись его дружки. Толик сказал: «Здравствуй. Я всё знаю и извиняюсь. Может, не будем ссориться и пойдем гулять? Ты из дома-то выходишь?» Я спросила: «Светку позовём?» – «Как скажешь».
Впятером мы каждый вечер наматывали километры по лесной дороге, кувыркались в снегу, бегали на перегонки, лазали на пожарную вышку, разговаривали обо всём на свете. Светка светилась от счастья. В школе парни тоже подходили к нам, а после уроков иногда приглашали в кино.
Через два месяца что-то изменилось. Несколько дней друзья не приходили. В школе я их не видела. Вечерами вдоль вагонов гулял Сергей. Я томилась неизвестностью. Светка разводила руками. Я решила выяснить, что случилось. Надела брюки, куртку, волосы убрала под ушанку. Где жил Толик, я не знала и направилась в клуб «Комсомольского». В прокуренном фойе играли в бильярд, в зале шёл фильм. Я растерялась. Ко мне подошёл молодой мужик с сигаретой в зубах и спросил: «Пацан, тебе чего?» Я не ответила, и он, задираясь, сорвал с меня шапку. Я тут же взвилась: «Руки убери!» Мужик посерьёзнел: «Знаю, чего надо». Он открыл дверь зрительного зала и крикнул: «Толик, выходи! К тебе посетитель!» Я подождала пару секунд. Толик не появился. Я ушла.
Сидела дома и ревела. Что это? История повторяется – с ПМСовскими никто не водится? Но ведь водились же, знали, что мы – из вагонов, причём, сами захотели. Да ну их всех! Завтра контрольная по математике. Если получу пятёрку, поедем в Гатчину на выходные, а то я что-то совсем про наш двор позабыла.
Дверь распахнулась. Толик втолкнул в вагон Серёгу. Серёга, с разбитым в кровь лицом, упирался, но не мог противостоять разъярённому другу.
Шекспир стыдливо прикрыл глаза. Ему такого было вовек не придумать!
Коротко и ясно: Светке нравился Сергей из компании Толика. Сергей и Толик были десятиклассниками. То ли Светка что-то просекла, то ли так всё сложилось, но её афера со свиданием благополучно завершилась. Мы стали гулять впятером. Сергей на Светку внимания не обращал. Зато влюбился в меня. Я же ни на кого, кроме Толика, не смотрела, но и к тому относилась, как к другу. Третий парень, долговязый восьмиклассник Юрка, таскался везде с нами, потому что ему нравилась Светка. Пока всё понятно.
Сергею надоело гулять толпой, поэтому он не придумал ничего умнее, как сказать Толику, что я и Светка – вагонные проститутки. Но мало того, что он сказал это Толику, он говорил это всем, чтобы Толик наверняка от меня отвернулся. Распускать сплетни помогал Юрка, надеявшийся, что если Сергей станет гулять со мной, то Светка обратит внимание на него. Светка помалкивала, ожидая развязки, так как чуяла, что встречаться с Сергеем я не стану.
Я была потрясена. Выгнала всех, не внимая уговорам и объяснениям Толика. В этой некрасивой истории каждый искал свою выгоду. Обо мне не думал никто. Меня никто даже ни о чём не спрашивал. Как Сергей мог придумать такое?! Как Толик мог поверить ему?! Я решила, что больше никогда никому ни за что не поверю в этой жизни.
В воскресенье вечером мы вернулись из Гатчины. Дома сидеть не хотелось. Я пошла к малышне на пруд. Раскатанный валенками лёд сверкал, как зеркало. Ребятня возилась весёлой оравой. Всё было здорово, кроме одного: пруд находился перед пьяным вагоном. Детские крики надоели бухарикам – дверь распахнулась и на улицу выскочил нетвёрдо держащийся на ногах полуголый детина. Он ринулся вниз, на ходу оторвав перило от лестницы, и заорал: «Убью! Пошли вон!» Малышня бросилась врассыпную, кто-то упал, заревел. Пьяный, замахнувшись на меня, вопил ещё громче: «Уйди! Убью!» Я не двинулась с места: «Ну, убей!» Он продолжал орать: «Уйди с дороги! Убью!» Меня трясло. Рядом никого, малыши ревут, мне с мужиком не справиться, да он и не соображает ничего. Я стояла как вкопанная. Мужик жахнул перилиной об лёд, переломив её пополам и сказал почти трезво: «Ты, девка, это… Спасибо. Чуть ведь не убил кого-то…» Развернулся и ушёл.
Я успокоила малышей и развела их по домам.
Я могла также поблагодарить мужика, потому как в тот момент, когда стояла напротив него, одна, вдруг поняла, что все мои страдания яйца выеденного не стоят.
А на чёрном, усыпанном звёздами небе, прямо над Большой медведицей, разлилось северное сияние. Я и не заметила, когда оно вспыхнуло. Небо переливалось ослепительным холодным светом: голубым, серебряным, белым, зеленоватым. Мир был прекрасен.
Я соврала маме, что в гатчинской школе идёт подготовка к важной годовой контрольной, и что мне лучше сейчас учиться там. Мама согласилась, потому что ПМС всё равно через неделю уезжал на зимнюю стоянку.
Близились новогодние праздники.
Мы отправились в ДК на Новогодний бал. Что нам взбрело в голову – неизвестно, но вдруг мы с девчонками на четверых купили поллитровку водки. Водка оказалась невкусной, мы сделали по глотку и загрустили. С бутылкой пройти на танцы не было никакой возможности. Даже если бы пробрались, не хотелось нарываться на милиционеров, дежурящих на этажах и выставляющих вон любого без объяснения причины. Тогда мы зашли за здание и закопали бутылку в сугроб.
На перерыве оделись и пошли доставать бутылку. Водку пить никто не хотел, но друг перед другом было неловко.
Добравшись до заветного сугроба, мы стали искать заначку. Водки не было. Мы уже рылись в соседних сугробах, когда Светка захохотала, тыча пальцем на залитую лунным светом площадку за нашими спинами. На снегу кто-то вытоптал огромными буквами: «СПАСИБО!». Мы оценили юмор и вежливость воришки и искренне порадовались, что водка пропала.
Объяснить физруку, что у меня кружится голова, и я не могу ездить на лыжах, тем более, сдавать кросс, я не смогла. На сдачу норм ГТО явилась без спортивной формы, в очередной раз отказавшись от пробега, но учитель выдал мне лыжи и палки и выгнал на улицу.
В платье и варежках я поинтересовалась: «Сколько времени надо, чтобы уложиться в норму?» Он отмахнулся: «Как приедешь, так и ладно!» Я побрела по лыжне вокруг Филькина озера, за водокачкой выбралась на дорогу и пошла домой. Когда стало темнеть, решила сдать спортинвентарь, надела лыжи и поехала к школе. Бледный физрук метался возле входа: «Ты где была?! Три часа прошло!!!» Я разозлилась: «Вы же сами сказали, что когда приеду, тогда и приеду!»
Любопытные девчонки вытянули из меня историю моих злоключений. Они разглядывали фотокарточку Толика, действительно, весьма привлекательного, даже по городским меркам, ахали и завидовали моим романтическим приключениям.
Вскоре я влюбилась. Надо сказать, что влюблялась я часто, но не искала взаимности, мне пока хватало собственных переживаний. Новый предмет обожания учился в десятом классе. О моём существовании он не подозревал. Я же не могла подойти к нему первой и тихо страдала.
Ещё осенью в школе случилось страшное событие: двоих учениц, сестёр, насмерть забил гантелями подросток, позарившийся на их магнитофон. Он напросился к ним в гости и расправился с обеими. Девочек хоронила вся школа.
Я решила умереть. Я представляла, как буду лежать в гробу, такая юная и прекрасная, как все будут плакать, и ОН пожалеет, что никогда не смотрел на меня раньше и не приглашал на танцы. Смерть казалась хорошей идеей, надо было только выбрать способ ухода из жизни. После долгих размышлений я решила замёрзнуть в парке.
Все дорожки Приоратского парка я знала вдоль и поперёк. Присмотрела место под высокой берёзой, недалеко от озера, февральским ясным днём нарядилась в лучшее платье, уложила волосы и отправилась умирать.
Путь можно было срезать, пройдя по льду озера. Как во сне, шла, и вдруг почувствовала, что ногам мокро. Плохо соображая, глянула вниз и увидела, что стою посередине озера, по щиколотки в воде, на прогибающемся, как простыня, льду. Тонуть в мои планы не входило. Когда бы меня нашли, и как бы я выглядела, скажите на милость? Какие светлые и печальные воспоминания могла я оставить в сердце любимого? Лед потрескивал, цепочка следов наполнилась темной водой.
Подвывая от страха, я осторожно легла в снежное месиво и поползла к берегу. Тихо-тихо… Сколько времени ушло на эту дорогу, не знаю. Никто меня не видел. На берег выползла, отлежалась в сугробе и – домой! Мамы не было, слава богу! Залезла под душ, отогрелась, потом – в койку, в драгоценную с вагонных зим перину, и – спать!
Испуганная мама сказала потом, что я проспала двадцать шесть часов. На выпускном вечере (я закончила 8 класс) от меня не отходил юноша, из-за которого я собиралась умереть. При ближайшем рассмотрении он мне совсем не понравился. А после общения в течение вечера и нескольких танцев я поняла, что мне будет жаль потратить даже полчаса на свидание с ним.
Моей мечты стать художником мама не разделяла. Я поссорилась с ней, забрала документы из школы и стала учиться в Ленинграде, в радиотехническом училище, которое мне сто лет было не нужно, но давало желанную свободу от учителей и родителей.
Свободное копирование
