«Суматра»
Р О З А В Е Т Р ОВ
Роза ветров – векторный символ, открытый и используемый в далёкие времена для помощи мореходам. Роза ветров или компасная роза также символизирует четыре стороны света вместе с промежуточными направлениями. Тем самым она разделяет символическое значение круга, центра, креста и лучей солнечного колеса. Сила Розы ветров используется, как мощный аккумулятор энергии. После проведенных магических обрядов колдуны и ведьмы используют амулеты с её изображением для пополнения энергетических резервов, восстановления психических и физических сил. Благодаря такому свойству, символ Розы ветров используется для скорейшего выздоровления, усиления естественной иммунной защиты.
Историки находят подтверждения, что тату в виде розы ветров делали мореплаватели уже в XII веке, чтобы защититься в своих странствиях и живым вернуться домой.
…
Как бы там ни было, но день выдался удачным.
Я шёл на пляж, на речку, на Чумыш, туда, где его пересекает железнодорожный мост, с которого мы, обманув охрану, прыгали в водоворот, в омут, из которого иногда кто-нибудь да не выплывал.
Не всякий же сможет, пролетев ласточкой над пространством реки, войти в воду, уйти до самого дна, сильно оттолкнуться от него ногами в сторону, чтобы не закрутило, и выплыть уже далеко от моста, даже сквозь заложенные уши слыша мат охраны, спокойно, на спине сплавляясь на косу, где все загорали и где происходили многие значительные события лета.
Я шёл в ещё почти новых китайских кедах по пыльной летней дороге, ведущей к магазину под названием «Магазин», нарисованным самим Яшей, хозяином, хотя какой хозяин при Советской власти? Однако нет, хоть он и звался официально завмагом, но он был хозяином магазина, хоть ты тресни, а остальные-прочие были завмагами.
Почему так происходило, я не знал, не вникал, мне это было не интересно. Да и магазин зачем бы мне сдался, исключая один момент: там всегда можно было купить то, что мне стало не так давно жизненно необходимо, именно у Яши я всегда сам мог купить капсюля, порох и дробь для себя, пополнить боезапас.
Только первый раз Яша спросил у меня:
– Не моложав? – жёстко глянул из-под несерьёзных бровей-домиков он на меня.
– Отец себе купил двустволку, а мне свою отдал.
Мне не нужно было изображать из себя коцаного парня, какой есть, не зря ведь отец прошлый год мне на день рождения подарил свою одностволку, приобретя себе новенькую, с вертикальными стволами.
Для меня самого это было неожиданностью, это трудно представить, это нет, не радость, не глупый восторг, это иное чувство овладевает тобой, когда ты снимаешь со стены одностволку, ружьё, своё, ощущаешь его вес и скрытую силу. Оно не просто висит на стене, не балалайка, оно требует, чтобы его регулярно разбирали, чистили, смазывали, собирали, а затем, переломив в замке, смотрели в ствол, и чтобы ни пылиночки в нём не было, чтобы всё пространство слилось в один яркий сияющий круг, увидеть там, внутри ствола солнце.
Тогда ружьё можно было снова повесить на стенку, на гвоздь, так, чтобы его было видно из любой точки комнаты, особенно «с положения лежа», когда я до одури, зверски читал сначала фантастику, а затем черте чё, но не просто что попало, нет, только то, что потребно было душе, главное – открыть первую страницу, прочесть, и сразу становилось ясно – это то или не то.
Не важно, какая фамилия у писателя, где он живёт, название книги, важна первая страница – и всё! Книгу, а то и три, больше в одни руки в библиотеке не давали, я как добычу нёс домой и заваливался на свою металлическую койку, покрытую солдатским одеялом, и улетал.
Даже через окно вид висящего ружья облагораживал мое жильё, которое было и чумом, и вигвамом, и кабинетом – в зависимости от того, что я читал. Его вид у всех вызывал чувство восхищения, уважения и зависти, только не у моей старшей сестры.
Увидев его в моей комнате, она воскликнула: «Если в первом акте висит ружье, то…», что было и понятно.
Сестра ещё в школе уже играла в драмкружке при ДК, где был взрослый коллектив, она хотела стать актрисой.
Она играла чеховских героинь, она читала только его пьесы, и я очень часто из человеколюбия становился её зрительской аудиторией, хотя на этом месте мог стоять и наш шкаф, ага, глубокоуважаемый, или, например, пень, но пни были далеко, во дворе, потому именно я был в курсе того, что учитель Медведенко любит Машу, Маша безнадёжно влюблена в Треплева, Треплев сохнет по Нине, которая, в свою очередь, сохнет по Тригорину.
Зевал я украдкой…
Конечно, сестра актрисой не стала, поступать куда-то там, куда поступали, чтобы учиться на актрису, её просто не отпустили.
По этому поводу приходил и сам руководитель театра, он же Медведенко-Треплев-Тригорин, сосланный к нам за тунеядство бледнолицый и тощий актёр, который и сам писал стихи, за что его, говорят и выслали к нам возглавить любительский театр, состоящий из рабочих, крестьян и примкнувшему к ним интеллигента, учителя рисования, но отец был категоричен – какое актерство? Блажь и дурь…
…Я уже давно бы вышел на дорогу, ведущую к Чумышу, но стоило мне завернуть за угол магазина, как я заметил Толю Жука, застывшего в странной позе, поставив одну ногу во флотском ботинке на чурку, с тем, чтобы протереть суконкой его от пыли, он так и застыл, глядя куда-то мимо ботинка.
Я сразу догадался, я понял, куда смотрел Толя, флотский старшина, приехавший в отпуск на родину, на побывку, молодой моряк, тратата в якорях, лейте на меня помои – жить без моря не могу, Толя смотрел на спичечный коробок! Да, на коробок, который лежал картинкой вниз.
Дело в том, что Толя, как и я, был филуменистом, вокруг слова-то такого никто не знал. И лучше не знать его. Толя, как и многие наши пацаны, с детства коллекционировал этикетки от спичечных коробков.
Мимо посёлка проходила железнодорожная магистраль откуда-то и куда-то, не важно, несколько раз в сутки по ней проезжали пассажирские поезда, в окна которых кисло смотрели утудуканные дальними просторами, полями и лесами пассажиры, в тамбуре курили военные и гражданские мужчины, иногда и женщины, а когда заканчивались спички, они выбрасывали небрежно пустой коробок за окно, на насыпь.
Там мы и находили удивительные картинки на спичечных этикетках. На них были изображены города мира, картинные галереи, великие полководцы, породы деревьев, цветов, виды животных и птиц.
Бесплатная энциклопедия валялась на железнодорожных откосах, кладезь знаний и красоты, где ещё такое увидишь?
Толя завис в таком недоуменном положении: с одной стороны, что за картинка, а с другой, уже почти двадцать лет дураку, уже флотский старшина, а тут спичечные коробочки собирает, рассматривает. Ведь взял уже у Яши две бутылки плодово-выгодного, замазать перед танцами с Васькой, Зоиным братом, понятное дело, Зоя ведь ждёт его уже второй год, а служба долгая.
Я прижался к стене магазина с той стороны, куда выходили окна, за которыми всегда маячила чья-то голова, склоненная за книжкой или вышиванием, там была та часть магазина, в которой жил Яша и его семья. Бабка, должно быть, маячит за тюлевыми занавесками.
Я однажды решил заглянуть туда и столкнулся нос к носу с бабой ягой, это была страшенная старуха, как и положено – с крючковатым носом, седыми космами, которая смотрела мне прямо в глаза и урчала, словно злая кошка. Больше я туда старался не смотреть.
Я дал Толе шанс, и он им воспользовался, он еще огляделся тайным взором вокруг и ловко перевернул ботинком коробок. Этой картинки у него не было, он её никогда не видел! Это я понял по выражению его лица – чего уж проще.
Толя быстро сунул коробок в карман бушлата, накинутого на майку-тельник для форса.
И тут он заметил меня, я, для приличия отряхивая брюки, словно этим только и занимался, двинулся к нему.
Мы молча пожали друг другу руки, он достал из кармана коробок и протянул мне:
– Дарю, салага! – И мы вместе стали рассматривать неясную картинку с надписью по краю: Montmartre.
Иностранная! Загадочная… Откуда нам было знать, что Монмартр название 130-метрового холма на севере Парижа и древнеримского поселения. И что холм Монмартр — высочайшая точка французской столицы. На его вершине находится базилика Сакре-Кёр, одна из самых популярных достопримечательностей города и то, что спустя много лет я буду там стоять и разговаривать с полицейским?
На левом плече у Толи красовалась татуировка, синий многоугольник с буквами S.W.N.O. Татуировка была непривычна для наших зэковских мест.
– Что значит это, Толя?
– Роза ветров! Курс: зюйд-ост! Обе машины вперёд, бывай!
Толя Жук пошёл своей дорогой, хлопая клёшами с вшитым туда свинцом.
Опять же, откуда мне знать, что спустя совсем немного лет я тоже буду вшивать в клёш свинец и не только в клёш, но и заливать в бляху с якорем и что на моем левом плече будет Роза ветров и парашют, и все это будут повседневные реалии моей жизни.
А пока я просто присел на чурочку под окном магазина и аккуратно выламывал этикетку из коробка.
Неисповедимы пути человека, если ему уже или еще есть тринадцать лет, он окончил семь классов.
И вдруг откуда-то свыше раздался почти детский голосок:
– Мальчик, пожалуйста.
Такого я не слышал никогда! Мальчик. Пожалуйста. Только в кино, в которое я редко, но ходил.
– Мальчик. Пожалуйста.
Я даже пригнулся от неожиданности, но затем поднял глаза.
На меня смотрела кукла! Живая. Потому что девочек такой нечеловеческой красоты я не видел. К этому времени я знал всех красивых девочек из всех трёх школ, с некоторыми даже дружил, но такого чуда я не предполагал.
На меня смотрели иссиня-чёрные глаза, нереально пухлые губы шептали: мальчик, а рука с тонкими длинными пальчиками нерешительно теребила свои густые золото-рыжие волосы, обтекающие бледное лицо.
Нет, это была не кукла, это была живая девочка, реальная, но только нереально красивая.
– Мальчик, я уронила спицу для вязания, – она очертила пальчиком полукруг у меня под ногами, глядя на меня, – она где-то здесь, подай, пожалуйста. Вон, кажется, она.
Спица действительно лежала у меня под ногами, не скрываясь, словно специально, я наклонился, взял её и подал девочке, стараясь не смотреть в её глаза.
– Спасибо, мальчик.
Девочка быстро вдела спицу в носок из серой шерсти и надела носок, словно варежку на руку.
Получилось смешно – рука в носке, руки в носках, варежки.
Я хмыкнул, она грустно замерла, подперев щеку рукой с надетым на нём носком, глядя на меня, сквозь меня.
– Я тебя часто вижу, ты ходишь туда, – махнула она рукой в сторону моста, – купаться, да? – Она смутилась…
Я почему-то не знал, что ответить, нет, я бы быстро ответил, за этим у меня дело не стало, но у меня словно отнялся язык, нет, не так как пишут в книгах: он не находил слов, что ей сказать, не так, а было такое ощущение, что я нахожусь в полусне, именно такое состояние, которое у меня было в детстве, когда я был отчаянным лунатиком, вставал ночью и шел куда-то, повинуясь непонятному зову и неясному чувству, и когда словно кто-то окликал меня.
– Ты к Яше приехала? Раньше не видел тебя, – сказал я, разглядывая муху, застрявшую в тюлевой занавеске.
– Яша – мой папа. Раньше окна выходили во двор, а теперь это моя комната.
Я пытался хоть как-то украдкой рассмотреть её, но, даже когда она смотрела не на меня, мне казалось, что она меня видит.
Тогда я старался смотреть на её губы, когда ей отвечал или спрашивал что-то, так было легче общаться.
А еще можно было посмотреть куда-то в сторону, а затем резко перевести взгляд на неё, выхватить её изображение, которое пряталось за тревожным сиянием иссиня-чёрного пламени её глаз.
– Роза, Роза! Ты с кем там болтаешь? – донеслось из глубины комнаты. – Ты уже приготовила уроки?
Девочка смутилась окончательно, и я ей махнул рукой – привет, хотя идти дальше совсем не хотелось.
Я шёл и размышлял, вернее, перемешивал всё в голове, что случилось за последние несколько минут, которые показались целым днем, а то и больше: толя жук, наколка, детский голосок, глаза, спица, губы, голос, роза… Значит, её зовут Роза! Но какие уроки летом? А! Видимо, она болела, отстала от школы и вынуждена догонять, интересно по какому предмету?
Впрочем, по любому я ей не помощник и не советчик, это не ко мне. Даже по литературе, даже по сочинению, особенно по сочинению.
Свободное копирование
