|
Наконец, мы на станции у нашего вагона. Нас трое — моя приятельница-архитектор И-на, мой пятнадцатилетний сын Кирилл (Кика), я — и небольшая группа людей, с которыми мы должны были ехать. — «Вы арестованы», — услыхала я возле себя решительный голос... Ещё
|
|
|
Дом, к которому мы подъехали, блестел тысячами огней. В темной Одессе, где не было огня, один этот дом лил из каждого окна свой ослепительный свет. И днем и ночью горела ЧК ... Ещё
|
|
|
Кика, видя, что коменданту понравился компас на руке, быстро снял его и по-детски предложил ему. Он надел его на руку. Кончив со списками, он с помощью Кики унес наши вещи и куда-то ушел. Мы остались с часовыми.// Ещё
|
|
|
Нас повели в оперативное отделение Одесской Губчека, или, просто, в «оперетку», как ее все звали... Ещё
|
|
|
Принесли ведро кипятку, и мы выпили чаю. Я рассматривала помещение. Вокруг стен густым кольцом на полу сидели заключенные. Подложив под себя вещи или просто на корточках, он сидели, упираясь затылками в стену... Ещё
|
|
|
За спиной услыхала крик. Это караульный, он громко закричал, чтобы мы не подходили к окнам, не смотрели. Нервным голосом приказал нам сесть на пол в глубину комнаты и захлопнул окна и ставни... Ещё
|
|
|
Громкий голос в коридоре вызвал всю камеру во двор. Оттуда, говорили, будут отправлять в тюрьму. Спешно оделись, свернули узлы. Хорошенькие польки после пяти месяцев ЧК надеялись попасть в тюрьму.. Ещё
|
|
|
Толпа покорно вошла в ворота тюрьмы, как в театр. Молчаливый двор сразу наполнился заключенными. У всех в руках были свертки, подушки. Усталая, взволнованная толпа казалась еще многочисленней, сжатая в этом небольшом дворе... Ещё
|
|
|
Войдя, я сначала ничего не вижу, кроме сплошной мглы и дыма, которые тяжело и плотно висят в воздух. В горло втягиваю режущий до боли запах ... Кажется невероятным, что в такой яме могут жить так много людей, их громкий говор доносится с пола... Ещё
|
|
|
Вспомнила, как мучил по дороге развязанный башмак и как не удавалось его завязать. Четыре раза нагибалась, и каждый раз стража кричала: — «Не останавливаться». Наконец, подошел все тот же наш солдат и быстро сказал: — «Завяжите, я постою»... Ещё
|
|
|
Погнали людей, как лошадей на корд. Разрешили минут десять побегать вокруг голого бугра. В лицо дул ледяной ветер, над головой стояло свинцовое небо. Хоть бы прорвалось оно. Гуляли ровно десять минут, — опять вернулись в дым, в грязь, в разъедающий запах. Только не нашли куска мыла: его украли... Ещё
|
|
|
Я не знала раньше беспричинного беспокойства, которое дает голод. На все способен человек, и сытому не понять его. Нет воровства, нет преступления перед таким голодом... Ещё
|
|
|
Сегодня, наконец, вынесли больную от нас. Три дня лежала в сыпном тифу. Лежала на полу с повязкой на лбу и молчала. Начальство не хотело звать врача. Камера заволновалась, закричала. Пришел фельдшер и велел ее убрать. Насекомые ползут повсюду... Ещё
|
|
|
В нескольких шагах от Сони Мармеладовой небольшая группа женщин. Их три — все еврейки. Шумные крикливые, имеющие деньги за спиной. Держать они себя обособленно. Ссорам нет конца. За деньги все можно — это основа их жизни. Сидят все три за укрывательство золота, серебра, драгоценных вещей, вина... Ещё
|
|
|
Вечером танцы. Танцевала сторона уголовных. Танцами руководила Лиза. Наружность девочки-гимназистки, волосы короче плеча, лицо пухлое, гладкое, с мягкими чертами, как у девочки в 14 лет. Ей уже 20 лет, и она замужем... Ещё
|
|
|
Жизнь сыграла злую шутку с Фанни. Из любви или ревности кто-то донес на нее. Она подделала для жениха какие-то бумаги. Ее схватили, больную; в тифе перевезли в тюрьму. Бледная Фанни уже много месяцев здесь. От одежды остались одни куски, все висит вокруг нее. С ней жестоко расправились... Ещё
|
|
|
В голове, как листки календаря, мелькают мысли о днях: воскресенье, среда, пятница — три красных радостных дня, дни свиданий, передачи записок, посылок. Но пятница и для расстрелов. Между 4 и 6 часами — всегда напряжение в тюрьме... Ещё
|
|
|
Вечером опять скандал. На этот раз драка между «уголовной» и «проституткой». «Блатные» держат себя как класс, обособленно; не дай Бог их тронуть. На проститутку смотрят с презрением. Особая этика — убить можно — продать любовь нельзя. Все произошло из-за мешка соломы Ещё
|
|
|
Сегодня — первый радостный день для нас День раздачи. Кто-то веселым голосом закричал за дверью мое имя. Я бросилась туда. В отверстие мне просунули корзину. На дне, среди провизии, лежала записка. Подписана несколькими художниками. Они узнали и откликнулись... Ещё
|
|
|
Вчера легла рано, нездоровилось. Роза села у меня за спиной, и начались рассказы. Расстрелы, мученья. Глаза загорались нехорошим огнем. Громкий шепот ее доносился до меня. Я старалась не слушать, но слова так и врезывались помимо меня. Пошли рассказы об испуге расстрелянных, о последних минутах,.. Ещё
|
|
|
