Повспоминаем, сынок!.. - 2

Я бы и без этого календарика всё вспомнила. Но здесь уж на все сто не ошибёшься, и гадать не приходится. Тогда о Зодиаке только какие-то слухи были и толки. Но что-то твой папаша говорил мне о том, что есть такие предсказания по звёздам, когда можно зачать ребёнка. Он же у тебя самый умный. Я и замуж за него пошла, что считала его умнее себя – чтобы было за кем тянуться.

Мы не знали, как правильно вычислить нужное время, чтобы получился сын. Но хотели, чтобы первым был мальчик. Это я так хотела, потому что у меня был брат меньше меня, и я потом всю жизнь недолюбливала «меньшеньких» мужчин, которые росли младшими в семье. Но тогда я ещё не понимала, почему из него получился хлюпик. Тогда я очень хотела, чтобы у меня был старший брат, который бы меня защищал и берёг. Этого я хотела и для своей дочки, которая у меня где-то ещё витала в пространстве, но уже была поджидаема.

Мы с твоим папой решили заранее, что именно седьмого ноября, проведя праздничный этот день на прогулке, насытившись свежим озоновым духом, который сопутствует осенним дождям, строго охранив себя от гриппозных всяких инфекций, не выпив и капельки алкоголя в честь пятьдесят девятой годовщины Октября, посмотрев праздничный салют над Москвой, переполненные радости и любви, мы зачнём тебя…

Всё так и случилось…

Только вот Бога забыли попросить. Да что Бог, тогда все были атеисты, мы тоже – как и все.

И появилась в блокноте, в календарике 1976 года, эта строгая вертикальная черта между колонками дней 1-7 и 8-14, отделяющая тебя, сынок от небытия.

После этой черты ты пошёл по нашей жизни, ходил вместе со мной на лекции, сдавал сессию. Изматывал меня так после первого месяца, что я говорила твоему папаше:

– Всем матерям надо при жизни ставить памятник. Выносить ребёнка – это подвиг.

Потом Бог, видно, обиделся на нас за самоуправство. Ведь это же не он нам случайно послал тебя, а мы сами тебя планово выхватили из его рук...

…Ты, сынок, не был первым. Первым был тот бедный твой братик, не оформившийся даже из лягушонка в человечка. Его Бог послал в новогоднюю ночь с 1974 на 1975-й. Но тогда это произошло по обоюдной глупости под звон бокалов с шампанским, которое мы закусывали картошкой в мундире и селёдкой пряного посола да ещё апельсинами. Мы не были женаты со студентом-второкурсником (это только через полгода он стал моим мужем, а потом и твоим отцом), нам такой Божий подарок ещё не был понятен.

Сначала я тяжело перенесла грипп с вредными для плода таблетками. А потом я попала на операцию с приступом аппендицита, где всякие наркозы и разные препараты, ощущение боли и жуткая тошнота, забиваемая по совету медсестры новокаином, который я пила прямо из горлышка пол-литрового пузыря. С тех пор новокаин – мой смертельный враг. …А с подарком Божьим пришлось расстаться в абортарии.

Я всегда себя корила за этот поступок, смогу ли я вымолить у Господа прощение. Но потом, когда мы, благодаря тебе и твоему первому другу Максиму, сдружились с Соколовыми, его мама, Надежда Максимовна, рассказала мне страшную историю о своей первой девочке, доченьке Наташе. Ты даже и не слышал в их семье такого имени, потому, что, когда вы с Максиком познакомились, Наташи у них уже не было.

Так же получилось, что сразу после зачатия её, тётя Надя очень тяжело перенесла грипп. Девочка родилась с водянкой головного мозга. Промучились все немало: и Наташенька, и её родители. В пять лет она умерла. Поэтому я думаю, что может, и правильно тогда поступила, сделав аборт.

Да, а ты помнишь, сынок, как с Максом вы познакомились. Мы только приехали в Алма-Ату. Папаше почти сразу предоставили ведомственный детский сад для тебя. Но ты ни под каким предлогом не хотел туда идти. Ты так кричал, упирался, что тебя пришлось насильно туда отнести. Но там тебя ожидал тоже плачущий Максимка. Он тебе и сказал:

– Саша, давай будем вместе плакать.

Вам было по четыре года, вы потом и спать легли вместе, и никогда не расставались в саду. Разлучила вас школа, но мы по выходным дням дружили, старались встречаться. Помнишь, даже на Чимбулак ходили, и на фото вы на огромном валуне сидите.

Потом, когда я очень тяжело заболела, вы с Алей, твоей сестричкой, уехали к бабушке в Калач. А Максика родители увезли в Лиму, столицу Перу, где его отец работал несколько лет.

И через два года после первого аборта решил Господь, наверное, как-то предостеречь нас, зарвавшихся и его не признающих. А может, знал, что ты мне после преподнесёшь, и давал шанс избавиться от тебя... А может, ещё что другое. Только повисла твоя жизнь на волоске.

Повалила из меня чёрная грязь, а перепуганная доктор Михайлова Ольга Игоревна, ожидающая подвоха от несовпадающих резус-факторов родителей, отправила меня срочно в больницу на сохранение твоей, сынок, жизни. И я там лежала в мучениях токсикоза, одинокая и неприкаянная с тобой внутри, в ожидании, когда придёт твой папаша, и я смогу ему поплакаться в жилетку. А внизу этого отделения находилась кухня, и запах жареного лука изводил моё нутро так, как не изводит ни одна болезнь: я почти не отходила от унитаза, один вид которого тоже вызывал приступы жуткой рвоты.

Происходило это в центре столицы. Эта больница, кажется, ещё была в здании напротив высотки на «Баррикадной», когда я приезжала в Москву из Алма-Аты на повышение квалификации редакторов в 1986 году. С тех пор я в том месте не бывала. А Москва строится быстро, может, снесли это здание. Такую гостиницу, как «Националь» разобрали по деталям и убрали. А это неказистое зданьице могли и подавно стереть в прах.

Мне назначили какие-то таблетки, кучу других пилюль, а есть я ничего не могла, кроме грецких орехов, мёрзлого сала и отварной очищенной картошки. И больше – ничего, даже хлеб. И где бы это твой папаша такое брал? Сало морозили за окном – была зима (у студентов свои «холодильники» тогда были – в тряпочную сумку клали продукты и вывешивали на форточку за окно), картошку он варил в общаге на плите, орехи покупал на рынке. Да, ещё не поднимаясь с постели, я должна была выпить чашечку чёрного, как тёмная ночь, кофе без всего. В нашей комнате твой папаша подавал мне кофе в постель, а в больнице не было ни кофе, ни того, кто бы его подал. Так я и терпела. Меня выписали едва живую, но считалось, что с сохранившимся плодом.

Когда твой папаша привёз меня на такси домой, было радостно от одной мысли, что больше нет мерзкого запаха жареного лука. Мне захотелось есть впервые за много дней. Были только яйца. Мы наелись с тобой, сынок, яичницы до отвала. Потом долго-долго я не могла видеть яиц. А на утро следующего дня твой папаша поехал на дорогой Черёмушкинский рынок и накупил всякой снеди: один свежий помидор, два пёрышка зелёного лука, полкило квашеной капусты, какие-то фрукты. Накормил меня, и у меня случился пир души – я поела и сказала ему:

– Спасибо, милый, так я давно не ела: это пир души.

А он меня потом в шутку называл «пир-душей». Кто бы нам в то время сказал, чем заканчиваются такие идиллии, мы бы ни за что ему не поверили.

Но время ещё не настало…