Я перелистываю эту памятную и для тебя, сынок, бесценную книжку-календарь. Здесь записи идут вперемешку: дни, когда надо идти в поликлинику, отрывки лекций на журфаке, записи по курсовой работе, по летней практике. Первые посещения женской консультации записаны так: «м/сестра – 17/II, 3/III, 17, 31/III, 19/IV – врач». И тут же совсем не относящиеся к тебе, сынок, мои записи по-французски. Мелко-мелко, чтобы уместилось, с небольшим количеством исправлений – я теперь и сама удивлена, что так прилично знала язык. Я же помню, когда мы с моей подругой Леной Денисовой сдавали «госы» по французскому языку, мы с ней только по-французски и разговаривали весь этот день. Даже, когда уже получили свои законные оценки в зачётку, не могли остановиться и продолжали «парлёкать».
Английский я учила в школе шесть лет, но так свободно и не смогла изъясняться. Когда поступала в университет, едва его не завалила, получила «тройку». А ведь и всего-то надо было: учить слова. Язык не так уж и сложен. Но говорят же, что многое от преподавателя зависит. До десятого класса не любила я своих учителей английского. Пусть простят они меня за это: Кокованя – Виктор Фёдорович, который только отбывал очередь; Сова, или Евгеша – Евгения Ивановна, которая прекрасно знала язык, но была настолько въедлива и недружелюбна к ученикам, что мы её тихо ненавидели. Наконец, в десятом классе пришла Валентина Михайловна Черёмина: и доброжелательна, и мила, и хорошо язык знающая, но тенденциозна. Уж если кого полюбит, то будет незаслуженно завышать отметки, с чем не могла смириться моя стрелецкая – от зодиакального знака Стрельца – натура. И этот мой внутренний протест, всегда возникающий по поводу моей подружки Веры, которую Валентина Михайловна за что-то особо полюбила, выливался мне в стабильную «четвёрку». Как бы я при этом ни старалась, как бы ни трудилась.
И тогда моя эта обида на такую несправедливость обернулась бедой: я возненавидела английский. Стала ходить на уроки, как на Голгофу. Просто знала, что без него не смогу поступить в свой любимый вуз. Странно, что спустя более тридцати лет, кое-что я ещё помню по-английски. Думаю, что это благодаря нашей «въедливой» и требовательной Евгении Ивановне, а не «милашке» Валентине Михайловне, и уж тем более не амёбообразному Коковане. Поэтому, как только я «спихнула» ненавистный мне язык на вступительных экзаменах, я тут же решила, что начну учить новый иностранный. Это во многом и определило мою специализацию по радиожурналистике, которую вели только для 112 группы, здесь же и язык начинали с нуля – французский.
Язык, на котором общался весь пушкинский Петербург, почти вся переписка поэта и его знакомых – только по-французски. Исследуя его время, я ловлю себя на мысли, что какие же они все были умницы, коль так хорошо знали французский. И вспоминаю, что сама я за три года в университете тоже неплохо им овладела. Но как быстро я его изучила, так быстро и позабыла без практики и тренировок, да так, что уже к пятому курсу не могла вспомнить практически ничего. Это приводило меня в панику, отчего я забывала его ещё больше.
Но вот сохранилась же в записной книжке такая пространная запись по-французски. Теперь бы понять, о чём она: «Humaines et materielles. Il accomplish…». Далее опять записи на темы курсовой… Ты у меня гораздо способней к языкам. Сам несколько выучил, кроме школьного немецкого…
Наконец, вот оно:
«Сделать рейки 1370 мм – 2 шт., 650 мм – 2 шт. с дырочками на поперечнике через каждые 10 см. Для сушки пелёнок в верхней части ванной».
Ох, какие же милые это хлопоты! Это уже, сынок, о тебе заботы. И ещё:
«Рейки 750 мм – 2 шт., 680 мм – 6 шт. Подставка для ванночки поверх ванны».
Тут же и чертежи от руки сделаны и приписка: «Оба изделия – разборные».
Тогда ведь ничего подобного купить невозможно было. Надо было самим выдумывать разные приспособления, чтобы удобно было купать тебя, сушить твои пелёнки и подгузники. В твои времена о памперсах мы только мечтали, когда замученные бесконечными постирушками, кипячением и утюжкой, пускались на различные ухищрения, чтобы облегчить этот тяжёлый, нудный, но необходимый труд. Какие только методики по стирке пелёнок мы не отыскивали в разных изданиях. В самом любимом журнале «Наука и жизнь» какой-то, замученный такими же заботами, папаша похвалился, что он держит процесс на потоке: грязные пелёнки бросает в бак с отбеливателем, где они у него накапливаются в течение дня, потом он это прогоняет через стиральную машинку, потом выполаскивает всё химикаты, отжимает, складывает аккуратно мокрые пелёнки стопкой в ведро для кипячения и, залив чистой водой, кипятит, потом развешивает сушиться, а вот гладить уже не надо. Мы хватаемся за этот совет, как за спасительную соломинку. Надо ведь не только успевать твои пелёнки стирать, но и готовить тебе особую еду, гулять с тобой, посещать детского врача, купать, разговаривать с тобой, показывать тебе буквы и при этом надо посещать лекции и семинары.
Нет, нет, сынок, теперь вам этого понять нельзя. У ваших младенцев подгузники вместо пелёнок, у вас самые полезные детские смеси вместо кастрюлек, ситечек и тёрок. Теперь мои внуки взращены по этим передовым технологиям, и всё равно у их родителей проблемы со временем. А что же оставалось делать нам?
Иногда мы не кипятили пелёнки, часто их не гладили, мало гуляли с тобой, всего раз в день, а надо бы как минимум два. Ругались с папашей, кому гулять, кому на лекциях сидеть, кому спать, кому варить кашу. Я уже не думала, что родить ребёнка – подвиг, потому что наша жизнь превратилась в одну длинную и нудную работу по уходу за ребёнком. И если бы это был не ты, сынок, а другой кто-то, как знать, не отказались ли бы мы от него. Но ты был наш, самый любимый, самый лучший, самый умный младенец на свете. Как же можно было оставлять тебя плакать в мокрых пелёнках, как же можно было не сварить тебе свежей кашки, не отжать несколько капель сока из яблока или морковки, не погулять с тобой на пустыре возле ДАСа – Дома аспиранта и стажёра, где и была наша первая «кв.»? А ты был мальчик требовательный, крикливый, кушать тебе хотелось и ночью: в час, в три, в пять. А когда же нам спать, когда заниматься, когда о себе подумать? – Некогда!
Но время ещё не настало…
Это я опережаю события, ведь ты ещё не родился, и когда кончаются в книжке-календаре страницы для заметок, начинается только-только 1977 год, первое января. Но понедельник пришёлся на 3-е число, где почти пустые линии. Только внизу мелко записано: «Сверить две лотереи ДОСААФ». Иногда находилось в нашем бюджете лишних пятьдесят копеек, чтобы поддержать Добровольное общество содействия Авиации, Армии и Флоту. Да если бы не тайная надежда на удачу, то, наверное бы, и не содействовали. Хотя, явно, две лотереи были куплены в обязательном порядке на факультете у лидера ДОСААФ, тогда попробуй не купи.
«4 января, вторник. В 313 уад,. 10 ч. Ист. русск. жур. – Есин (хор.)».
«5 января, среда. Врач Михайлова во II смену».
Свободное копирование
