Я не помню, действительно ли самой первой была лекция по античной литературе… Вряд ли… Но первую лекцию у Елизаветы Петровны Кучборской, наверное, запомнил весь курс. У нас о ней ходили страшилки, что на экзамене надо знать только тексты произведений античных писателей, при этом с такими подробностями, которые не все и запомнишь. Говорили, что она раньше была актрисой. Много чего говорили...
Но вот она и сама перед нами появилась. Сухонькая, стройная, старенькая... Здесь слово «старенькая» не подчёркивает преклонный возраст, оно оттеняет её бесспорную мудрость и авторитет и выказывает нежное к ней отношение. Вышла вперёд, ближе к краю подиума в Коммунистической аудитории. Бросила взгляд поверх наших голов, куда-то на «хоры». Подняла плавно руку, указывая туда же, и сказала первую свою фразу:
– Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который...
Все, кто сидел в аудитории, невольно повернули головы и обратили свои взгляды туда, куда указывала её рука. А рука конкретно никуда и не указывала. Это её артистичный жест, который должен был заставить нас слушать. Это первая строка первой песни Гомеровской «Одиссеи». С этой фразы началось наше познание античности, Древней Греции.
Уже на пятом курсе я сделала с дневнике запись, которую мне и сейчас читать приятно:
«Год 1978. Москва. 30 января.
...Если, поддавшись настроению, изобразить то, что меня распирает сегодня... Пожалуй. Ведь это будет
Похвальное слово книгам
Был момент в моей жизни, когда я, очевидно, возомнив что-то, перестала читать книги. Нет, кое-что я почитывала. Но просто так, скуки ради. Я считала, что всё достойное уже прочла, а что осталось непрочитанным, прочту когда-нибудь. И маялась от безделья. Пыталась дни заполнить ерундовыми увлечениями. И было скучно и тоскливо. Было пусто в душе, в голове, на сердце. Но вот поступила я в университет. Встретилась мне здесь Елизавета Петровна Кучборская. Она читала нам лекции по античной литературе. Требовала, чтобы мы читали тексты произведений, а не листали учебники. Она требовала от нас уметь самостоятельно мыслить. Тогда многие из нас, первокурсников, не поняли этого. «О, эта несносная старуха! Что ей нужно? Чего это она требует?» Многие возмущались. Но дело шло к сессии. Роптали, но читали.
Пожалуй, в тот момент Е.П. заронила в мою душу маленькое зёрнышко. Из него должно вырасти огромное дерево любви к чтению и вообще к литературе.
Но сессия прошла, а ростка ещё не показалось. Видно почва была очень сухой, видно душа затвердела. Елизавета Петровна умеет читать лекции, умеет она и говорить: «Когда вы будете читать это... О, Боже избавь! Не в этом пошлом (тут она делает рукой красноречивый жест) экзаменационном смысле, а для себя, для души своей, обратите внимание...»
Так она научила нас любить и понимать Гомера, Стендаля, Бальзака, Золя... И то, что теперь я зачитываюсь книгами, я должна благодарить её. Огромное древо ещё не выросло, но то хилое деревце, которое тянется к солнцу, с каждым днём мужает, растёт.
Как можно не читать! Как можно не иметь любимых авторов. «Во дни бед своих и печалей, в дни тихой радости» хорошая книга – самый надёжный товарищ. Как родники питают реки, так и умные книги питают мозг человека, вдохновляют его, раздвигают его горизонт».
И записной книжки:
«[1977 г.] 18 января, вторник. 10 ч. Ист[ория]. Зарубежн[ой]. лит-ры – Кучборская (хор.)»
Это уже было на третьем курсе. Кучборская вернулась! После антички прошло ещё три семестра, и опять она с нами. Я уже замужем, и мы только в начале ожидания маленького. Первые недели – самые тяжёлые. Елизавета Петровна не знала, что у меня жуткий токсикоз, что мне не до чего. Видя, что я буквально трясусь, как заячий хвост, готовясь к ответу, она театрально вопрошает:
– Молилась ли ты на ночь, Дездемона?
Я поспешно выпаливаю:
– Всю ночь молилась…
Что было правдой. Я пыталась прочесть то, что надо было читать весь семестр, за одну ночь. Елизавета Петровна говорит с некоторой иронией:
– Если вы знаете, то не волнуйтесь. Нервы следует беречь.
– Надо мяту заваривать как чай и пить, – к чему-то говорю я.
– Да нет, надо тексты хорошо знать, – с сарказмом говорит Кучборская.
Ну что тут обижаться? Она права на сто процентов. Но мне себя жалко, ведь у меня такие обстоятельства...
Я теперь думаю, отчего же мы так плохо и мало слушали? И не только Елизавету Петровну. Мы почти все лекции прослушивали. Именно: не слушали, а прослушивали, прошляпивали. Некоторые нахальные девчонки даже вязание брали на лекции. И каково же было лектору, когда в сонной тишине аудитории, заполненной студентами, вдруг раздавался стук упавшей железной спицы. Или, например, где-нибудь под столом кто-то шелестел газетой, чтобы перевернуть очередную страницу для чтения.
Свободное копирование
