О Париже, Гомере и... Содоме - 1

 О ПАРИЖЕ, ГОМЕРЕ И… СОДОМЕ

Вместе с лекциями, семинарами, факультативами, коллоквиумами, собраниями, конференциями и встречами началось время, прекрасное своей продуктивностью. Кажется, я умнела не по дням, а по часам. Старательно я осваивала новый иностранный язык, чтобы уже некого было винить на экзамене: теперь только я сама буду виновата, если не выучу французский. Наша прекрасная Изабелла Иосифовна Шевченко жила длительно в Париже, была влюблена во Францию, её культуру, язык. Столько чудесного она нам рассказывала, столько интересного мы узнавали. Изучать столь мелодичный язык было приятно. Мы быстро научились грассировать. И я самозабвенно твердила азы: «Ля камарад Анн ва а ля гар». Эта товарищ Анна зачем-то топала на вокзал, но никто не знал, зачем. Явно, что она шла туда налегке, у неё не было моих чемоданов, заполненных книгами и пластинками. Наверное, кого-то встречала...

Это предложение было сродни первому в русской «Азбуке»: «Ма-ма мы-ла ра-му». В пять лет, обучаясь чтению, я твердила это по слогам и не понимала, зачем мама моет раму одна, почему ей никто не помогает. Потому, что в нашей «казарме» при железнодорожном переезде, где проходило моё детство, рамы были огромными, двойными, и вторые, внутренние, выставляли по весне. Делалось это всегда с чьей-то помощью, одна мама их просто не смогла бы и поднять. Осенью эту громоздкую, но легко бьющуюся конструкцию со всеми предосторожностями возвращали на прежнее место, предварительно вымыв стёкла и протерев их дочиста, закрепляли гвоздями и тщательно залепляли замазкой с олифой все щели. Ох, и не простое это было предложение в «Азбуке»: «Мама мыла раму»!

  В университете магия французской фразы завораживала, и мы все, как первоклашки в школе послушно твердили нараспев: «Ля-ка-ма-рад-анн-ва-а-ля-гар». И эта бедняжка «камрад» Анна бегала на вокзал столько раз, сколько каждый из моих одногруппников твердил это предложение. Пока мы не перевернули эту страницу учебника и не начали осваивать другие фразы.

Перед самым зачислением нас в студенты к Зое заехал проездом в Ленинград друг из Запорожья Григорий (это не тот, кому я проспорила котика Недо, другой). Он был студентом серьёзного ленинградского вуза, связанного с кинематографией. Гриша был влюблён в родную «укаинску мову», читал самозабвенно стихи Тараса Шевченко. Я запомнила его шутку.

– А ты знаешь, Катю, шо наш язык похож на французский, – вдруг сказал Григорий.

– Не смеши, с какой это стати.

– А ты сама послухай: пип силь трэ, кум тэ ля па сэ.

– И что это? – продолжала упираться я.

– А ничого: кум тэля пасэ, а пип силь трэ.

Когда до меня дошел смысл сказанного, я хохотала вместе с Гришкой. Ну, как же: поп соль трёт, а кум телёнка пасёт! Такова же и шутка, что и про Новочеркасск, которую часто повторял мой брат Володя Лазарев:

– В Новочеркасске всё, похоже, как и в Париже, только у нас крыши пониже и грязь пожиже.

Теперь французский для меня был настоящим, без всяких шуток. А Париж уже светил нам из глаз влюблённой в него преподавательницы. Изабелла Иосифовна прививала любовь и к стране, и к языку, и культуре. Встречи с ней на «уроках» были всегда приятными и ожидаемыми. Мы все желали, чтобы она, как в школе, была нашей классной руководительницей. Но, к сожалению, школьные порядки канули безвозвратно. Мне так не хотелось пропускать её занятия, что я притащилась к ней как-то с отёком Квинке, который получила от новокаина у зубного врача. Я тогда не знала, что это серьёзно. Можно было и задохнуться от отёка гортани. Она с сочувствием посмотрела на меня и сказала:

– Вуз э малад... Вы больны. – И отправила меня домой в общежитие с тем, чтобы я немедленно вызвала «скорую».

Моя подруга Лена Денисова поражала меня и восхищала своим пристрастием к изучению языков. Она самостоятельно выучила испанский, венгерский(!), знала отлично немецкий и также успешно овладевала французским. Как жаль, что потом в её «светлом будущем» ей это почти не пригодилось. Ведь с такими знаниями ей цены не было, а не случилось, чтобы кто-то заметил и воспользовался этим её даром. Она время от времени предлагала мне переходить на французский разговорный. Запрещалось говорить по-русски, только по-французски! И благодаря такой практике я прекрасно сдала «госы» по языку на третьем курсе. За три года уровень моего знания этого языка был вполне достойным. Впрочем, кажется, все наши студенты из группы радиовещания хорошо усвоили то, чему учила нас Изабелла Иосифовна. Её личное обаяние и доброжелательность сыграли определяющую роль в постижении иностранного языка. Всегда жизнерадостная, элегантно одетая в прекрасные «кутюровские» костюмчики, Изабелла Иосифовна всех нас в себя влюбила. За ней тянулся шлейф той жизни, о которой мы все мечтали: зарубежные командировки и стажировки, бомонд, огни Эйфелевой башни, элегантная мода. И запах у этого шлейфа был настоящих французских духов. Жаль, что на старших курсах язык пошёл факультативом, преподаватель сменился, и я прекратила практику. И к окончанию университета от моих знаний этого предмета почти ничего не осталось.