Между тем наступило семнадцатое августа – день сдачи последнего экзамена. Я надела торжественные белые одежды: нейлоновую в кружевах блузку и мини-юбку с застёжкой спереди по тогдашней моде. В метро, где-то на станции «Кропоткинская», в вагон вошла пожилая женщина в чёрном. По её виду было ясно, что она в трауре. Убитая горем дама стала у двери вагона, напротив меня. Я тут же представила эту картинку со стороны: я, молодая и цветущая в белом, почти воздушном наряде и эта престарелая дама в чёрном одеянии. Мне стало не по себе. Не хотелось принимать это как дурной знак.
Когда пришло время, наконец, идти сдавать устный русский и литературу, то я была неприятно поражена тем, что принимать экзамен будет всё тот же экзаменатор – «чёрный человек», с которым я уже беседовала осенью, пытаясь поступить на рабфак.
Я его отлично запомнила! И вопрос его дурацкий тогда об эпиграфе к «Анне Карениной» запомнила навечно: «Мне отмщение, Аз воздам».
Вот и не верь знакам!
Я постаралась, чтобы открывшееся обстоятельство на меня никак не повлияло. Убедила себя, что это – другой преподаватель, просто очень похож на того. Но по его манере безучастно слушать, пытаться задавать вопросы не по программе, я поняла, что мне грозит смертельная опасность.
После экзамена оценку сразу не говорили. Это ведь был последний экзамен, надо было сделать анализ, сколько мест осталось, сколько и кого принять, кого подрезать. Лишних студентов ведь тоже нельзя было набирать. Вся группа ждала результатов долго. Кто-то из девушек вышел после меня и сказал, что я хорошо отвечала. Но я не хотела никого слушать, я видела неулыбчивое лицо экзаменатора, меня опять волновали его дополнительные, не по теме вопросы, на которые отвечала сбивчиво и, запинаясь. А тут ещё в памяти возник образ женщины в трауре из метро.
И отойдя в сторонку ото всех, я тихо залилась горючими слезами. Я рыдала долго и неутешно. Кто-то пытался меня успокаивать, но я молча отворачивалась от доброхотов и не могла унять свои всхлипы. Это не было бурной истерикой, но походило на тихое помешательство. Моя белая кружевная блузка намокла и была в разводах из-за размазанной туши для ресниц. Кажется, и моя белая юбка тоже была испачкана тушью, ведь слёзы капали, огромные, обильные, мне в подол. Картина была премерзкая, я это чувствовала и понимала. Но умолкла я только тогда, когда вышел ассистент и сообщил всем оценки. После моей фамилии он сказал:
– Отлично!
Разве я могла тогда знать, что тот угрюмый экзаменатор был преподавателем с кафедры телевидения и радиовещания, ставшей для меня родной на журфаке? Это был Владимир Николаевич Ярошенко. Не сомневаюсь, что русскую литературу он знал преотлично. Поэтому было столько дополнительных вопросов не по программе средней школы, что меня заставляло волноваться и думать, будто он меня «топит».
Большое видится на расстоянии – это неоспоримая правда. Когда в Алма-Ате в 1982 году я познакомилась с Маратом Барманкуловым, в свое время защитившим докторскую диссертацию на нашей, эмгэушной, кафедре ТВ и РВ, он сообщил печальную новость, что не стало Ярошенко. Владимиру Николаевичу было пятьдесят лет. Он был хорошим преподавателем. С нами, студентами, он обращался вполне уважительно, за что мы ему платили своей сдержанной любовью. О его жизни я узнала только спустя четверть века – когда мне дочь привезла из Москвы книгу «Полвека на Моховой», выпущенную к пятидесятилетию факультета. Его друг, профессор Рудольф Борецкий написал тёплые строки о нём. Владимир Николаевич родился и вырос в Киргизии, но сумел поступить на учёбу в самый по тем временам элитарный вуз – в МГИМО, институт международных отношений, который готовил дипломатов, журналистов-международников. Наш преподаватель отлично владел и английским, и испанским, и французским языками, в качестве нештатного переводчика он даже сопровождал в поездке по Советскому Союзу Эдварда Кеннеди, брата американского президента. Владимир Николаевич прекрасно пел в кругу друзей песни из репертуара Синатры и играл на гитаре. Он – автор книги по информационным жанрам радиожурналистики – основательно знал свой предмет. Его докторская диссертация была посвящена подрывной радиопропаганде империалистических государств, направленной на соцстраны. Я только теперь поняла, почему, когда мы с деканом факультета журналистики Казахского госуниверситета Маратом Карибаевичем Барманкуловым, выбирая тему для моей кандидатской диссертации, остановились на информационном империализме. Эту тему, что бывает не часто, с первого раза (!) утвердил и декан факультета журналистики МГУ Ясен Николаевич Засурский, поскольку защита была бы там. Наверное, мой руководитель понимал, что после смерти профессора Ярошенко тему его диссертации надо было разрабатывать и дальше. Я бы со своей работой оказалась одним из звеньев в этой цепи. Но моя научная жизнь не сложилась. Почему – об этом я написала в своей книге об Алма-Ате «Когда реки текли в гору» в главе «Как я не стала учёной дамой». Здесь же не о том речь. А пока – я ещё абитуриентка, зарёванная, в разводах чёрной туши для ресниц...
Свободное копирование
