Ночёвка в общежитии была всего-то одну ночь, поскольку собеседование при приёме на рабфак было кратким и проходило всего несколько минут. Но приехали абитуриенты из разных мест, с разными задатками. Я слушала девушек в комнате, их какие-то заумные разговоры и думала, что если они такие умные, то им пора поступать в аспирантуру, а не на рабфак.
Во время собеседования мне сразу стало ясно, что я опять за бортом. Строгий преподаватель задал мне вопрос, который сразу срезал весь мой полёт и все мои притязания стать рабфаковкой.
– Вы читали «Анну Каренину»?
– Да, – говорю я, хотя это не так. Сколько раз я бралась за этот роман, но не могла до конца одолеть. К тому же вещь не программная, разве я обязана её знать именно для этого случая?
– Какой эпиграф у романа? – продолжает «изгаляться» преподаватель.
– ???
– «Мне отмщение и аз воздам», – говорит экзаменатор. – Как вы его понимаете? Аз – я, – поясняет он.
– ???
Вот и всё моё собеседование, потому, что после моего молчания, последовало предложение преподавателя:
– Вы свободны.
Я не плакала, только недоумевала. Спросили то, чего я знать не могла. Ведь это библейское изречение до сих пор толкует каждый так, как понимает. А понимают его по-разному. В те времена Библию не читали, её невозможно было достать без специального на то разрешения. Я, конечно, должна была свои мировоззренческие мысли излагать, но тогда к этому не была готова. Как не могла это истолковать и гораздо позднее, до тех пор, пока сама не прочитала эту библейскую строку, где Аз написано с большой буквы, и имеет под собой «Я» – Бога. А ведь, если толковать так, как мне предложил преподаватель: аз – я, то тут сказать ничего вразумительного нельзя.
Из дневника.
«13 июля 1980 г. Калач. «Мне отмщение и аз воздам». Лет семь назад, когда я пыталась поступить на рабфак МГУ, на собеседовании по литературе строгий преподаватель (а то был добрейший Николай Вас. Ярошенко) спросил меня об эпиграфе к «Анне Карениной». Я не знала, он сказал и спросил, что это значит. Я опять не знала, что значит «аз воздам». Кому воздам? За что?».
Моя подруга, студентка-второкурсница, Света Вараксо, с которой мы так дружили во время абитуриентской поры, а потом переписывались, меня утешала.
– Ты не подходишь по характеристике для рабфака. Берут только ребят, в основном после Армии. Хоть они и тупые, но мужики. Посмотри, только три девчонки приняты.
Я с ней соглашалась, но обидно было и стыдно, что у меня отнялся язык, и я ничего не могла сказать вразумительного. Опять я была не готова. Время не настало.
Из дневника.
«30 октября 1973 г. Мне так не хочется уезжать из Москвы. До слёз. Раньше этого я не испытывала. Вчера я была у Светы. Атмосфера их комнаты произвела на меня огромнейшее впечатление. Мы пили чай, танцевали, слушали Чайковского и Штрауса. А потом пела песни Света. Я целый год ждала этого момента. Но её голос стал несколько тише, и от этого немного проигрывает. …Вчерашний вечер – прелесть. Я так разозлилась, что решила непременно поступить в МГУ. Печально, но пока из-за таких вот вечеров. …Журналистика – само собой. А жить такой интересной, заполненной жизнью – счастье. Рабфак не принял меня. И я уезжаю. Вот до боли не хочется уезжать. Так тоскливо».
Они жили так же, как и живут почти все в общежитии – вчетвером. Но у них, кроме меня, кто-то ещё был в гостях из провинции. Я запомнила ещё Иру Генинг – живую, с юмором девушку. Она здорово танцевала танго со Светой: со всеми разворотами, выбрасываниями ножки вверх и так далее. Мне понравилась эта свобода движений, внутренняя раскованность, абсолютное отсутствие каких-либо комплексов. Также пели тогда и ту песню, которую называли «Белогвардейским романсом», годы спустя включённую в свой репертуар Александром Малининым.
Четвёртые сутки пылают станицы,
Горит под ногами родная земля.
Не падайте духом, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, надеть ордена!
Слышал бы их тогда декан самого партийного факультета в стране. Но я в этом улавливала особую свободу взглядов, особую точку зрения, которая была совсем отличной от той, что мы имели в школе. И эта возможность отходить от кем-то, не мною, заданной программы моего бытия, меня очень привлекала. Я никогда не была диссиденткой, а жаль. Для этого нужна была особая внутренняя смелость и полная зрелость собственных взглядов на мир, чего тогда у меня не было, и быть не могло – у девочки из провинции. Этому попросту неоткуда было взяться. Ведь провинция всегда жила по чужим установкам. В этом и вся трагедия. Не было сильных партнёров для общения, не было рядом личностей, способных своё несогласие и свой протест выражать словами, а не пьяным дебошем. Поэтому на таком фоне очень притягательна была сама по себе возможность общения со сверстниками, у которых такие же интересы, как и у меня.
Свободное копирование
