АЗ ВОЗДАМ? КОМУ? ЗА ЧТО?
И, наконец, пробил час, когда я поехала в райцентр и купила билет на самолёт.
Из дневника.
«22 октября 1973 г. Настроение самое чемоданное. С 25 должны дать отпуск, 28 я должна быть в МГУ на собеседованиях. Волнения, волнения, волнения. Переживаю».
«27 октября, Москва. Первое важное впечатление – полёт. Взлёт особенно… Первый раз в жизни я летела в самолёте. Высота 10000 м, скорость 850 км/час. Удивительное дело: села в Ростове, а через час с небольшим уже в Москве».
Да, тогда я ещё и впервые, и пожалуй, единственный раз летела в «кукурузнике»: из Мартыновки в Ростов. Там вообще минут сорок пять была в воздухе. А потом из Ростова в Домодедово.
Приёмная комиссия подготовительного отделения была на Ленинских горах в «высотке». Великолепие белых мраморных стен, яркое освещение, паркет. Само здание можно рассматривать часами. Говорили, что на макушке шпиля в звезде есть комната, что там даже кто-то бывает часто. В вестибюле на входе я едва не застряла в вертящейся двери. И по каждому такому поводу комплексовала и переживала. А то в метро пошла против потока, и меня пытались остановить свистком, что осталось мною не принятым в свой адрес. Тогда служащая метро громогласно произнесла:
– Девушка в белой шапочке, там нет выхода! Там только вход!
И вся толпа, состоявшая из москвичей, таких умных и интеллигентных – а для меня они другими быть не могли, поскольку Москва – это место жительства только культурных и образованных людей; толпа, состоявшая также и из гостей столицы, приехавших со всех краёв Советского Союза и даже земного шара – вся эта многоликая людская стая глянула на меня, на мою белую вязаную шапочку; зыркнула на моё зелёное пальто с воротником из искусственной норки, купленное на рынке в Волгодонске за 90 рублей, на мои серые сапоги из какой-то полурезины на поролоновой подкладке; бросила ухмыляющийся взгляд на мою белую блестящую из кожзаменителя сумочку… И ахнула про себя! Какая же эта девушка в белой шапочке деревня: идёт не туда и не видит, куда идёт! Это едва не вызвало во мне град слёз. Ох, провинция, глухая провинция! Ты позволяешь людям расправлять крылья, позволяешь им лететь вслед за высокими небесными журавлями, но не готовишь их к таким простым и банальным испытаниям, какие можно иметь только в большом городе.
Потом было поселение всё в том же филиале Дома студента на Ломоносовском проспекте. При этом всё та же, родная, столовая, кормила меня всё тем же бефстрогановом и киселём из клюквы, а в буфете всё такой же «джентльменский набор» в меню: сосиски, салат, горошек, кофе со сгущёнкой и булочка с изюмом. Боже мой! Как мне это мило и как я по всему этому соскучилась. Это – атмосфера, окружающая среда. Её не замечаешь и даже мысли не допускаешь, что это следует ценить, когда оно есть, и этим живёшь каждый день. А когда приезжаешь и вспоминаешь, что это приметы того, что ты уже переживал, что тебе было дорого, то начинаешь впадать в сентиментальность.
Но тут ещё и другой аспект появлялся. В совхозе я жила впроголодь. Меня даже в больницу под капельницы клали, чтобы предотвратить дистрофию. И это не была дань моде – такой дикой моды тогда не было – голодать, чтобы стать стройнее. Тогда вообще не было такого нелепого стандарта красоты, какой есть сейчас в мировой моде: чем худее, тем красивее. Тогда в магазинах мало, что можно было купить. А в совхозном сельмаге вообще хоть шаром покати. Я до поездки в Москву никогда не ела сосисок, видела их только в кино «Карнавальная ночь». Чтобы жить в совхозе, надо держать своё хозяйство. У нас же это было невозможно. Именно в то время тётя перенесла сложную и тяжелую операцию, бабушка прошла курс терапии облучением в онкологическом диспансере. Брат уехал по распределению на Дальний Восток. Вести хозяйство было некому. Хорошо, что был огородик во дворе с грядками помидоров и огурцов, да десяток кур несли яйца. Кое-как ухаживали за поросёнком. Это и был наш прожиточный минимум. Поскольку у меня были проблемы с желудком, то через два дня на третий бабушка брала для меня литр молока у соседей. Моей самой любимой едой было это молоко. Но его не хватало, потому, что у соседей была всего одна корова, а желающих попить молока было много. Ни мяса, ни колбасы, ни кисломолочных продуктов в нашем рационе почти не бывало. Сало, яйца диетическими продуктами никогда не считались. У бабушки было в меню суп, борщ, картошка, блины. Мой организм такую пищу не принимал. Требовался белок, а его неоткуда было брать. Это и привело меня впоследствии в стационар.
Из дневника.
«2 февраля 1974 г. Б. Орловка. Лежу в больнице. Ужасная трусиха. Позор! Я боялась капельницы. Оказывается зря. Это совсем не больно…»
И это я описываю не времена 1913 года, по которому тогда сверяли все наши достижения. Я описываю жизнь в провинции образца 1973 года, расцвета социализма. При этом во мне никогда не возникало чувство обделённости, и я не понимала своей нищеты. Просто тогда так жили многие, а у нас в семье были особые печальные обстоятельства – болезни моих дорогих людей, отчего положение усугублялось. При этом жизнь в таком городе как Москва была эталоном и синонимом райской жизни.
Свободное копирование
