Своё рождение я помню каким-то красным цветом в глазах, тёмным и тесным туннелем и сильной болью. Я – это сильная боль, медленно движущаяся через тесное пространство. Потом, гораздо позднее, лет этак с семи до тринадцати, я имела навязчивое состояние во время засыпания. Это была огромная спираль охристого цвета, похожая на грампластинку. Сначала возникала точка, она начинала кружиться, увеличиваясь до таких размеров, что занимала весь мой внутренний окоём – пространство, которое я могла зреть в уме с закрытыми глазами. Мне становилось жутко, страшно и душно, я вздрагивала, вскидываясь в кровати, как рыба на пруду. Имело ли это видение связь с памятью о рождении – не знаю, но что-то же это значило…
Мне кажется, если каждый напряжет свою память, то сможет вспомнить этот туннель рождения. Из материнского чрева человек является в мир через этот туннель. А в конце жизни уходит в лоно Матери сырой земли тоже через туннель, длинный и просторный. Разница лишь в том, что при рождении туннель тебя выталкивает на свет Божий, а при умирании он затягивает в Божий простор.
Ещё я помню свою сильнейшую головную боль в восьмимесячном возрасте, это, когда папенька, растерявшись в отсутствии мамы, накормил меня, орущую от голода, мёдом. Меня выворачивало от рвоты и лопалась от боли голова. Интересно, что, когда я маму спросила, откуда у меня такие ощущения, она рассказала этот случай. Я до подросткового возраста не могла есть мёд безнаказанно. Обязательно от первого же «лизкА» начиналась тошнота и долго болела голова.
И, наконец, ещё память примерно трёхлетнего возраста: серое холодное пространство – степь с шарами перекати-поля, свист ветра и надменный жующий, грязного цвета верблюд. И я, укутанная поверх пальтишка огромной шалью, которая, видно, так стесняла мои движения, что этим и запомнилась. Из-за неё я была похожа на большую, почти недвижимую и ничего не видящую куклу. Так меня выпустили во двор погулять.
Вот это и есть моя малая родина на чеченской земле. Дальше только по рассказам моей матушки я могу воспроизводить некоторые картины столь раннего детства. Отец мой был путевой обходчик. Жили мы «на будке» – это не в будке, не собачья же конура то была. На будке – как будто на Луне, но скорее, как на хуторе. Казарма, или будка путевого обходчика – это был барак на четыре хозяина. Мама рассказывала о трёх соседских семьях. Наши соседи были: Ващиха с дочкой Надькой, Полька Турдайка и её сестра Мария Попович, дед Хебур с женой Настей.
Я поняла, что турдайка – это национальность, примерно из Венгрии или Румынии. Потому что у мамы было такое определение – турдаи. Полька осталась тем и знаменита, что была крутой по нраву и беспощадной девицей. И для мамы этот её резкий и неласковый характер лёг несмываемой печатью на всю мадьярскую нацию.
Ващиха – это баба Груня Ващенко. Я и куклу свою первую и единственную на всё моё детство звала Грунькой. У бабки был дед, «старЫй ВАщих», который тоже работал на железной дороге. Но о нём мама ничего больше не сообщила, наверное, он её абсолютно не интересовал. Остальные персонажи упоминались в её устных «мемуарах» часто.
Дед Хебур как-то так объелся вареников, что у него случился заворот кишок, и его возили в Наур «резать». Больше он ничем не прославился, потому что почти всё время лежал дома на топчане и курил вонючие папиросы. Его жена была моложе намного. Звали её Настей. Иногда мама называла её Настя-хебурка, иногда Настя Дзяворук. Я не могу сказать, что значит Хебур: имя, фамилия или кличка. Но потом, когда я уже в зрелом возрасте стала допытываться у своего престарелого отца, как же мы жили на будке, он внёс ясность.
– Хебуром ты его прозвала, почему – никто не знает. Его звали Максимом Ильичом. Он расписывался в ведомости на зарплату крестиком. Но когда мы зашли его проведать после операции, он лежал на кровати и читал книгу. Нам объяснил, что книга на его родном языке. Он в Румынии был страшно богат, у него было много земли. А скрывался на нашей будке, работая путевым обходчиком. О той странной семье осталась память – одна фотография: смешливая симпатичная девчушка с косичками, уложенными корзиночкой, в сером платьице и огромных ботинках – Любочка Дзяворук. Отец мой был её крестным отцом, и её родители подарили ему это фото и что-то там надписали на обороте.
Свободное копирование
