Наверное, после этого письма я окончательно решила, что буду журналистом. А тут ещё и большое везение случилось. В киоске «Союзпечать» на привокзальной площади, где продавали газеты, конверты, открытки и копеечные сувениры, я присмотрела значок. Это было чудо из чудес! Ромбик, и на нём силуэт здания МГУ на Ленинских горах! Я его купила сразу же, хотя 30 копеек были для меня суммой, потому, что у меня в кармане был мамин рубль, и мои пятнадцать копеек, на которые мне надо было купить три конверта для писем. А мамины деньги были на хлеб и молоко. Но я, что называется, за ценой не постояла. И носила этот значок всегда, прикрепив на школьную форму. Именно тогда я и решила, что буду учиться только в этом вузе и нигде более. Это был самый огромный, самый стремительный и далёкий журавль в небе, и мне его надо было обязательно поймать.
Казалось бы, Воронеж близко, в нём тоже есть университет. Отчего бы не стать студенткой ВГУ? Но тогда своего факультета журналистики там не было, а на филологическом факультете имелось отделение журналистики, где на дневной форме обучения могли учиться только 25 человек. У меня хватило рассудка даже не пытаться туда поступать. К тому же моя старшая двоюродная сестра в тот год потерпела крах, поступая на исторический факультет ВГУ.
Галина едва ли не с золотой медалью окончила первую школу в Калаче, мечтала об исторической науке. Но потом её мама, моя тётя Евдокия, рассказывала, что без денег туда не надо было ехать. Мнение было однозначное, в Воронежском университете без взятки учиться не получится у нас, захолустных провинциалов. У Галины на этом все притязания на получение высшего образования и закончились. Она тут же поступила в Бутурлиновское медицинское училище, да так всю жизнь и проработала в медицине.
Я же ни за что не хотела оставить свои мысли о журналистике. И решила учиться только в Московском университете. У меня даже к тому времени были свои, вполне благоразумные, суждения: на курс берут 250 человек, пусть половина из них идут по блату, зато остаётся ещё в пять раз больше мест, чем в ВГУ, для тех, кто блата не имеет, и надеется только на свои знания. Я знала, что надеяться мне не на что и не на кого – только на саму себя…
Так я и ждала свою путёвку в Артек. А потом узнала, что мальчик из девятого класса поехал туда именно в то время, когда там проходил слёт юнкоров. Я не знаю, откуда взялась эта путёвка в нашей школе именно в те дни, но я точно знала, что Шурик Шомин никогда ни в какие газеты ничего не писал, да и особым отличником он не считался. Было странно в принципе, почему это он поехал в Артек. Я, даже по прошествии столь длительного времени, когда мне уже это совсем не важно, на семьдесят пять процентов убеждена, что путёвка предназначалась мне, как юнкору «Пионерской зорьки». Сомнения остаются только по той причине, что я не получала больше от Виктории Гейды никаких писем.
Я уже потихоньку стала привыкать к тому, что мои заметки читают по радио, перестала шарахаться от репродуктора и убавлять его громкость – чтобы никто не услышал. Но тут появились и первые гримасы моей «славы».
Однажды, когда я была в клубе на просмотре кинофильма, какие-то пацаны стали ко мне приставать в фойе. Что им от меня было нужно, не знаю, только я от них отмахивалась и старалась уйти быстрее домой. Тут, бывший среди хулиганов, мальчишка из 6-«в» Сашка Мухортов сказал громко и с подколкой:
– Не трогайте её, а то она про вас в «Пионерскую зорьку» напишет.
Это, конечно, вызвало у меня досаду.
«Какой дурак!» – подумала я тогда, но писать свои заметки не бросила. Правда, задумалась о том, что я из детской передачи уже выросла. Я считала себя уже достаточно взрослой, – комсомолка уже, и надо более серьёзными делами заниматься.
Свободное копирование
