18 марта *
* С 18-го марта до конца 1893 г. записи ведутся в другой тетради, на которой имеется надпись: "Заметки. Год 1893 (продолж.) Влад. Короленко". Описание рукописи см. в ст. от Ред. Ком. (7).
Довольно основательно повздорил с "Русской Мыслью" несколько дней назад из за статьи "Текущая жизнь" для мартовской книжки. {С декабря 1892 г. В. Г. вел в "Рус. Мысли" отдел "Текущая жизнь", подписывая свои статьи псевдонимом "Провинциальный наблюдатель". Упоминаемая статья на тему о "русской панаме" (т. е. о взятке, полученной одной "патриотической" русской газетой из "панамских фондов" за пропаганду франко-русского союза) не была пропущена редакцией журнала. Рукопись хранится в архиве писателя.} Сегодня, по моему требованию, рукопись прислана обратно (сущность спора видна из письма, копию с которого я оставил себе). {Письмо к В. А. Гольцеву от 16 марта ("Письма" кн. III. См. там-же письмо к нему от 8 апр. того-же года. В. Г. изложил в нем все причины своего недовольства редакцией "Рус. Мысли").}
Газеты продолжают толковать об Алексееве.
К вчерашнему (73) No "Московских Ведомостей" редакция прибавляет ко всему предыдущему еще следующее:
"Для русского общественного управления Н. А. Алексеев сделал нечто, похожее на то, что совершил M. H. Катков для политической печати. M. H. Катков явился в публицистике первым русским, великим слугой своего Государя,— он мог сказать, что, никогда не переставая быть свободным и независимым, верой и правдой служил Государю. Таким же "государственным" человеком, слугой Царя, явился Н. А. Алексеев в деле общественного управления. У него не было никакой "партии", он никому и ничему не подслуживался, он делал "дело Государево" в роли городского головы. В учреждениях, пересаженных на русскую почву, как печать, как общественное управление, нужно особенно тонкое национальное чутье для выработки типа русского деятеля. Но этот тип чувствуется, как только является, он не умирает, вызывает хотя бы слабое подражание. Такие люди создают дело. Русская политическая печать до Каткова и после Каткова — как бы два разные мира. Этот-то русский тип слуги "Государева дела" в общественном управлении создал и покойный Н. А. Алексеев. В этом таится его громадное влияние на все русское в городах, в этом тайна сознательной и бессознательной ненависти к нему всех европействующих доктринеров. Но пример Н. А. Алексеева уже дан и уже не может умереть в России. Можно безошибочно предсказать, что наиболее талантливые силы наших городов и земств неуловимо и невольно станут выходить на путь, проторенный Н. А. Алексеевым".
Это очень вероятно. Пример заразителен, и выходит как будто патриотично и консервативно, и торжествующая печать поощряет. Однако интересна эта программа взаимных отношений, начертываемая на будущее время для русских государей и для государевых слуг. Первые будут всемилостивейше писать законы и городовые положения, а вторые, "истино русские люди и верные слуги царевы" — будут их нарушать, увлекаясь своей собственной "талантливостию" и широкой натурой. И только одни злокозненные "европействующие доктринеры" будут крамольно ссылаться на те или другие пункты всемилостивейше опубликованной верховной воли, за что и будут терпеть заслуженное гонение... Вот оно — внутреннее противоречие и самоотрицание яко-бы охраняемого порядка!
Эта мысль,— о внутреннем самоотрицании, которое на всяком шагу подтачивает и логически и стихийно наш якобы консервативный порядок,— часто приходит мне на ум по поводу тысячи жизненных фактов. Закон — есть несомненное проявление верховной воли и вот все консервативные элементы призываются на борьбу с этой верховной волей, а "законный порядок" становится лозунгом "европействующего либерализма". Проявить энергию для администратора — значит как можно смелее и решительнее наступить на тот или другой закон, на то или другое "положение", высочайше изданное и об'явленное верноподданным "по указу Его Величества" и за подписанием "быть по сему"...
И эти господа полагают, что именно этим они поддерживают "Государеву власть", которая обращается в фикцию, разменивается на тысячи, на миллионы мелких произволов, по большей части противуречивых и сталкивающихся взаимно. "Самодержавный образ правления,— в шутку писал Щедрин,— это, когда страна управляется столоначальниками"... А теперь зта шутка возводится в систему и столоначальники приглашаются "решительнее" попирать верховную волю.
А вместе с тем, послушать только как достается этой-же "бюрократии". Нет таких слов, которыми-бы не заклеймил "Гражданин" наши "канцелярии". Положим, "Гражданин" — орган вполне невменяемый, но теперь трудно даже отыскать вполне вменяемый консервативный орган. Вот что пишет в No 74 нарочитый консерватор Иловайский. {Дмитр. Ив. Иловайский (род. в 1832 г.), историк и публицист, автор известных официальных учебников русской и всеобщей истории.}
"Наша северная столица, очутившаяся географически между двумя сепаратизмами, Балтийским и Финляндским, подпала ощутительному их влиянию, и это обстоятельство заметно отразилось на ходе нашей внешней и внутренней политики. Везде во всех государствах мира столица служит обыкновенно центром национального или патриотического направления, фокусом народных и государственных интересов, моральных и материальных. А наша столичная интеллигенция и чиновничество, из своего прорубленного в Европу окна, равнодушным оком взирают на судьбы отечества и на взаимные отношения частей государства, нередко оказывая явное предпочтение инородческим окраинам и ставя их в привелигированное положение сравнительно с коренными русскими областями. Россия для инородцев и иноземцев! — вот их лозунг."
И далее:
"Эти господа способны только разезжать на русские деньги по всемирным выставкам и сочинять панегирки тем чудесам промышлености, которые производят культурные страны. А дома у себя они являются первыми тормазами тому, чтобы даровитый Русский народ мог правильно развиваться и выступить достойным участником в мировой культурной конкуренции".
Итак — "интеллигенция" и "чиновничество" оказались в одной куче и оба виновны ни много ни мало, как в измене отечеству. Тот же самобытный филозоф говорил ранее (М.В. No 71).
"По адресу Москвы обыкновенно высказываются упреки в косности, отсталости, неумении самой защитить себя от наплыва Евреев или Немцев и т. п. Но забывается главное: Москва не есть какая-либо самостоятельная, независимая сила; как и всякий другой город, она вполне находится во власти Петербурга, а потому и за всякое крупное явление, совершающееся в России, ответствен пред историей, в том или другом смысле, прежде всего Петербург. И в сфере культурной или образовательной Москва состоит под непосредственным влиянием северной столицы и во многом идет по ее стопам".
Тут уж прямо виновен Петербург. Что же однако это за "Петербург", который даже Москве препятствует развернуть ее силы — своим всемертвящим и всеиссушающим влиянием? Адмиралтейский шпиц или думская каланча? Очевидно — сей консерватор (подозревая это или не подозревая)— громит петербургское "правительство". Теперь однако, спросите его,— кем-же он рекомендовал бы заменить это правительство и кому — править Россией. Те времена, когда государь, как некий патриарх, мог выйти на площадь, сесть под древо и лично "судить людям" — сохранились разве еще в Черногории. Итак, нужны, неизбежны "посредники". Кто же это будет? Выборные людишки! Но ведь это пахнет конституцией. А чиновники — все заподозрены. Итак — остаются массы с одной стороны, государь, как единица, с другой. Все посредствующие звенья,— правда и без того плохие — усердно подрубаются демагогами из консерваторов, но не затем чтобы заменить их другими... "Покаяться всенародно петербургскому чиновничеству и переехать в Москву" — это не программа... Программы нет и если в России не найдется живых элементов, чтобы стряхнуть этот безобразный кошмар беспредметной демагогии, то она сделает свое дело: в России останется масса, теряющая терпение, но неосмысленная политически и страшная, с одной стороны, и призрак, фикция, тряпка, болтающаяся по воле ветра — с другой. {После этой записи — два листка в тетради вырезаны, и последняя фраза дописана карандашем.}
Свободное копирование
