По закоулкам воспоминаний - 37

Галембо

Ну вот, я уже упомянула и мое поступление в институт. И не заметила, что упустила из школьного периода кое-что, особо важное, наверное, для вас, мои родные. Нельзя же ничего не сказать об упомянутой ранее фамилии Галембо, по анкетным данным – Галембо С.Н., 1918 года рождения.

Хорошо помню большую хвалебную (пожалуй, лучше сказать «восхвалебную») заметку в стенгазете, начинающуюся словами: «Шел 1918 год. Наступал Махно. В этот год родился Сёма...», а дальше – текст о его биографии – и похвалы, похвалы, похвалы...

Я бы тогда ни за что его не похвалила, так как моим косам от этого хвалёного слишком много доставалось. А я свои косички любила, они мне шли, и я терпеливо растила их...

А если объективно – не знаю с какого класса он учился в этой школе (я застала его в 5-м), но учителя всех классов этой большой школы знали его и, хотя нередко журили, относились к нему не просто хорошо, а даже с некоторым умилением. Как-то журили, не раздражаясь, как бывало с другими. Знали его не только одноклассники, но и все старшеклассники, и не помню, чтобы кто-нибудь относился к нему злобно. Знали и о его сиротстве, и о детдомовском прошлом. И если ему случалось какое-то время и босиком приходить в школу, никто не подтрунивал, а появление какой-то обновки – новой рубашки, например) всеми замечалось с одобрением, многие даже искренне поздравляли его. Все видели, что он далеко не пай-мальчик. Он был озорным, но не был хулиганистым. Был веселым, задорным, за словом в карман не лез, общительный, вездесущий. Натура вольная, строгим родительским надзором не ограниченная, как иногда бывает. Он попал в детдом в двухлетнем возрасте, потом был под неофициальной опекой старших сестер (а их было четверо), занятых работой и выживанием. Учился он легко и очень хорошо. Ни красотой, ни статью, ни ростом не выделялся. На физкультуре предпочитал аккомпанировать а не заниматься упражнениями. Ну, разве что через «коня» прыгнет, по канату залезет, да еще волейбол любил. А музыке он никогда не учился, играл по слуху и играл хорошо. Это на физкультуре он играл на пианино, а когда у нас бывали какие-то пионерские походы, парадные выходы – незаменимым горнистом был он. На школьных вечерах выступал и с гитарой, и с домрой, и с балалайкой. Умудрялся играть на ложках и на бутылках – в них наливалось разное количество воды, что обеспечивало их музыкальныё строй. А уж сыграть какую-нибудь мелодию то в ритме вальса, то маршем или колыбельной – это для него было запросто.

О школьном периоде жизни Сёмы знаю ещё, что между ним и сестрами были четко распределенные обязанности по дому. Очевидно, сказался полезный принцип организации, заимствованный в детдоме. На Сёму, например, возлагались обязанности ежедневно приносить обеды из «столовки». Сестры работали и учились, да и дела по дому были на них.

Рабочие столовые и талоны на обед были тогда, в 32-33 голодных годах, на Украине очень востребованы. Не от хорошей жизни, конечно. Получение обедов на дом позволяло поделить доставшееся на всю семью. Тогда была популярной даже специальная форма посуды - «судки», позволявшая благополучно донести домой первое, второе и третье блюдо, не расплескав и не рассыпав. И после школы можно было встретить Семена с обеденными судками по дороге в столовую или из неё.

На родительское собрание обычно приходила Дора, самая младшая сестра, которая была меньше других занята. Она же была «главным экзекутором» в случаях, когда сёстры признавали поведение братца нетерпимым и заслуживающим наказания. В таких случаях старшие – Соня и Мина – (Фаня ёщё жила у родственников) держали озорника, а самая младшая и маленькая ростом Дора (и в последующем выделявшаяся среди сестёр малорослостью) била его. Семён говорил, что самым обидным было не битьё – какие-то там шлепки – а то, что его, удерживаемого, наказывала девчонка небольшого росточка, которую он «один-на-один» и сам побил бы хорошенько. Возможно, на такое психологическое воздействие и рассчитывали старшие.