"Белый дом" - дом смерти - 1

   Наконец, мы подходим к "Белому дому". Он занимал около 100 кв. м. площади, огражден высокой густой проволокой, а у входа - полицейский, и тоже в красноармейской форме! Что это, - лагерь в лагере? Да, это так и есть. Oн подходит к нам и начинает обыскивать. У Саши в кармане находит кусок туалетного мыла и откладывает его в сторону, а Сашу, попытавшемуся протестовать, бьет палкой прямо по голове. У меня он находит садовый нож (тот самый, которым Санкин разрезал сапог на раненой ноге). Хотя я молчу, но и меня не минует дубинка: нож в лагере расценивается как холодное оружие. Наконец "обыск" окончен, нас вталкивают в Белый дом. Мы входим в коридор, где снуют взад-вперед обезумевшие люди. После расспросов мы находим "комнату раненых врачей", и заходим в нее. Здесь битком набито много людей: все стоят и сидят на корточках на цементном полу. При входе в комнату, сразу направо, стоит старинная низкая солдатская койка, на ней кто-то сидит в шинели. Я подхожу близко и вижу передо мной военврача первого ранга - инфекциониста Пегова. Он узнает меня, но безучастно отводит взгляд в сторону, долго молчит, затем взды­хает глубоко и, глядя куда-то вдаль, произносит: "Эх, Акопыч, Акопыч (после академика А.Д.Сперанского так иногда ко мне обращались и другие), и ты попал в Белый дом, дом смерти! Отсюда никто не уйдет, наш конец один и он неминуем - смерть! Пегов помолчал и продолжил: "Хоть бы пристрелили, что ли? Может, было бы легче, а то длинная канитель: сначала опухнем с голода, схватим дизентерию и будем бегать на "латрину" (параша, устроенная на носилках, которую в лагерях военнопленных ставили у входных дверей), пока носят ноги, затем, вытянут нас за ноги, потаскают по коридору, ударяя нашими черепками по ступенькам, вынесут во двор и бросят в телегу, свезут, свалят нас в заранее приготовленную яму на 100-200 мест и засыпят хлоркальком, затем землею..." Мое терпение кончилось, я возмутился: "Да перестаньте же, доктор Пегов! Зачем Вы каркаете раньше времени, может, что-нибудь придумаем".

   - Придумаете? Ну и оптимист! - с иронией в голосе воскликнул Пегов. - Придумает он, - с улыбкой, искажающей лицо, - говорит он, - ты лучше посмотри: в этой маленькой комнате поместили 28 врачей, и все на нарах! Ты видишь, что я сижу на койке? Но я купил право на сидение в течение дня: когда настанет ночь, я освобожу это место и лягу под эту же койку, на цементный пол. Но это тоже куплено мною заранее! Здесь все продается, и ты этого не забывай!

   - Ну, а откуда же досталась эта койка "хозяину"? И по какому праву он сдает ее в аренду, - спрашиваю я.

   - Он первый захватил! - отвечает Пегов, - Право тут ни при чем: кто захватил, тот и властвует! Затем он рассказал, что "хозяин" этой кровати, как и той, на которой он сам сидит, сообщил немцам, что он приходится племянником какому-то "власть имущему" турецкому паше. Немцы, кажется, изучают эту версию, - заключил Пегов.

   Затем, помолчав немного, Пегов вновь обратился ко мне участливо:

   - Ну, как Акопыч, у тебя денег много?

   - Откуда, - отвечаю ему, - у меня деньги? Всего в кармане 84 рубля!

   - Тогда ты раньше погибнешь, - заключает он хладнокровно, - и вновь спрашивает:

   - Ну, а котелок, ложку ты имеешь?

   - Откуда у меня котелок, ведь я попал в такие условия, что бросил все, мне было не до котелка, да и не думал я об этом.

   - Не оправдывайся Акопыч! Это все напрасно, никто не даст тебе своего котелка, ты не в гостях, а в плену! Когда раздают "баланду", каждый подходит со своим котелком!

   - Но я ведь и не прошу его ни у кого?!

   - И хорошо делаешь, - отвечает Пегов, - но твое дело - совсем дрянь!

   Вот думаю я, какой сухой и черствый, бездушный человек, этот Пегов! Он таким был и в армии, на фронте: никогда не улыбнется, никогда не появится на его лице мимика! Но, с другой стороны, все, о чем он говорит, - истинная правда, без всяких преувеличений.

   Действительно, не видно в этом Белом доме никакой перспективы на жизнь, никакой надежды! Может, были правы те, отдельные окруженцы, которые приставляли пистолет к своему виску? Нет! Самоубийства облегчают участь врагу - меньше канители, меньше расходов и не надо выделять войска за охрану пленных! Во всяком случае, найти смерть здесь проще простого: подойди к проволоке - и тут же будешь расстрелян... А если действительно попытаться преодолеть проволоку? Вдруг повезет, не заметит часовой, тогда совсем спасен, а если "не повезло", то, по крайней мере, погибнешь от вражеской пули? Нет, лучше жить! Жить, чтобы мстить врагу за себя, за своих, за унижения и оскорбления, за пожары и разрушения, за насилия и убийства!

   В первые дни войны, в трудные моменты в жизни на фронте, в лесу, я иногда задумывался; смогу ли я убить немца, если вдруг он появится передо мной. Я знал, что должен убить, иначе он убьет меня, я должен убить его, чтобы он не убил моего товарища, но смогу ли это исполнить молниеносно, чтобы он не успел, не промедлю ли? Так я думал в первые дни войны, но война, и особенно плен, сделали из меня настоящего солдата, теперь я был безжалостен! Нет, надо жить, чтобы рассказать обо всем этом своим детям, своим внукам!

   - Вот, что Акопыч, - прервал мои размышления мой суровый и неумолимый сослуживец, военврач первого ранга Пегов, - ты сходи-ка лучше на базар, купи себе котелок и ложку, а то в чем будешь получать баланду?

   - Да где же я куплю котелок и ложку, о каком базаре вы говорите?

   - Да это тут, за дверью, под лестницей; там продается все, что хочешь, и хлеб можешь купить, но дорого: один паек - 34 рубля!