"Белый дом" - дом смерти - 2

   Мой друг Саша сидел на корточках и почти не вмешивался в наш разговор. Он опустил голову между колен и глубоко задумался. При слове "хлеб" он поднял голову и с печалью в голосе говорит: "Ну, как мы не взяли хлеб у Паши? Не ели, берегли, чтобы доехать, собирались покушать и все оставили у нее, теперь мы будем совсем голодные, и баланду в первый день не дадут, на нас не выписано".

   Я молчу, мне нечего ответить ему. Когда нас разлучили с Прасковьей Ивановной (Пашей), и мне не пришло в голову просить у нее нашу долю, мы ведь были вместе! В дороге же от Смоленска до Минска, мы не ели, терпели голод, так как не давали воды. Кто не воздержался, поплатился страшным запором, хольцброд с добавлением необмолоченного проса есть рискованно. Мы совсем обессилили без еды: кружится голова, перед глазами светлые круги, сосет под ложечкой, тошнит и постоянно хочется есть. Ничем невозможно притупить это все возрастающее чувство голода! Нам поможет только хлеб, которого у нас нет! Говорят, скоро дадут баланду. Это горячая мутная вода, сильно напоминающая помои: в ней можно увидеть совершенно испорченную картошку (конечно, неочищенную), куски кормовой брюквы, разрезанной лопатами. Если издохнет где-нибудь лошадь, то баланда обогатится вонючим лоша­диным мясом. Но мы не смотрим на запах и на вкус, нам нужен белок! Однако и этого протухшего белка мы не имеем! Я не уверен, что сегодня нам дадут баланду, но, если даже дадут, то мне не в чем брать ее. Поэтому я выхожу за дверь и с помощью палки прихрамываю к "базару", что под лестницами, рядом с нашей комнатой. Мне нужно купить котелок и ложку. К моему удивлению, на "базаре" продают: кто рубашку, кто ботинки, кто табак "на закурку", пустой портсигар. Здесь продаются даже книги - и какие! - Тургенев, Достоевский и даже... "Краткий курс истории ВКП(б)"! Наконец, нахожу и то, что нужно мне. Один "торговец" продает котелок и ложку - за 60 и 10 рублей. Я отсчи­тываю почти все мои деньги и возвращаюсь в "свою" комнату "раненых врачей", довольный покупкой. Но, как только я вошел в комнату, сразу бросилось мне в глаза отсутствие моего друга Саши. Обращаюсь к Пегову: "Где же Александр Яковлевич". - "Пришел санитар и позвал его в сектор, где находится его жена", - отвечает мне Пегов.

   Вот как! Значит, зам. старшего врача лагеря обещание выполнил! Это очень хорошо для Саши и Паши, а каково мне - оставаться с черствым нелюдимом Пеговым? - думаю я. Во время тяжелых моих размышлений вдруг открывается дверь нашей комнаты, и я отчетливо слышу мою фамилию. Как реагировать? Минуту колеблясь, решил: "была-не-была!", отзы­ваюсь на голос спрашивающего, которого только сейчас рассмотрел, молодого красноармейца с повязкой санитара на рукаве шинели. Удостоверившись, что это я Акопов, он достает из полы шинели буханку с четвертью хольцброда - моя порция, хранившаяся у Прасковьи Ивановны, и говорит: "Нате, это Вам прислал Богуславский, ваш паек!". Я был настолько тронут, что не нашел слов отблагодарить и тут же разломил кусочек хлеба и отправил его в рот. Каким вкусным он был! Я не в состоянии передать то наслаждение, какое я испытал от большого куска хлеба, еле помещавшегося во рту! Санитар, занесший хлеб, стоял и пристально смотрел, как я ел хлеб. Смотрели на меня и десятки других глаз, смотрели с завистью, но, увы, я не мог поделиться с ними моим скудным пайком! Санитар собирался уже уходить, как вдруг меня осенила мысль: просить его и меня вывести из Белого дома, в корпус "рядовых" раненых, где рядом находятся мои друзья Саша и Паша. К моей безмерной радости, он дал согласие, но не успел я сделать шаг к дверям, как вдруг он помрачнел, одумался, видно, боясь полицейского на выходе. Я посмотрел на него укоризненно, но ничего не сказал... Ему стало неловко, и он тихо шепнул: "Пошли, что ли, будь, что будет!" На выходе из Белого дома полицай посмотрел на нас, но ничего не сказал, по-видимому, не допуская такую дерзость санитара, который по своему усмотрению переводит военнопленного из корпуса в корпус.