Ее наивысшие роли были Орлеанская дева, Сафо и Мария Стюарт.
В Орлеанской деве она почти не давала мужественной воительницы, героической амазонки: наоборот -- идеальную женственность и мистический энтузиазм. Смесь бессознательного героизма и девственной грации. Не забыть ее ответа на слова: "Ах, в наши дни чудес уж не бывает!" -- "Есть чудеса"... Не резко, не гневно на людское недоверие, а ушедшая в себя уверенность в своей правде. Она все время слушает свой тайный голос. Глубина чувства так и лилась из каждого слова, из каждого взгляда. Вера в свое дело сообщалась слушателям, и каждому казалось естественным "слепо броситься вослед за дивною пророчицей". Жанна не изумлена, ее речи просты и непреодолимы: "Стремительно зовет меня судьба"... Она давала образ нравственного величия, который, верно, и не снился пастушке из Дом-Реми, но тот, кто видел в этой роли Ермолову, уже не мог себе представить Жанну д'Арк другой.
В "Марии Стюарт" были прямо несравненная сцена и нарастание настроений. Начиная с детски-трогательной радости: "Дай надышаться мне этой свободой", -- и кончая ее фразой после встречи с Елизаветой: "Кеннеди! При Лейстере -- унизила ее!" -- все это не забудется до смертного часа.
История античной Сафо, которой "голову давил холодный, без аромата, лавр" и которая хотела простой человеческой любви, а ей, великой, предпочли хорошенькую девочку.
Фигура Сафо была ее шедевром, той божественной Сафо, которая спустилась с пиршества богов в среду смертных, испила от чаши обычной любви -- и искупила это добровольной смертью.
Безумная! Зачем с высот чудесных,
Где Аганиппе радостно журчит,
Сошла я в этот мир? --
говорит Сафо.
Когда бессмертные тебя избрали,
Беги, беги сообщества людей.
Один из двух миров избрать ты должен,
И раз избрав -- возврата нет тебе!
Когда вся гамма любви, страсти, ревности, женского оскорбленного достоинства пройдена ею, -- величие богини возвращается к ней, и она, перед тем как добровольно прекратить свою жизнь, в последний раз обращается к богам:
Могучие прославленные боги,
Вы щедро жизнь украсили мою.
Избраннице позволили своей
Коснуться сладкой чаши этой жизни,
Коснуться лишь -- не пить ее до дна.
Смотрите же! Покорная веленью,
Я ставлю этот сладкий жизни кубок...
Она стояла в это время на утесе, с золотой лирой в руках, в царственном пурпурном плаще, озаренная солнцем. И после слов:
И я его -- не пью!.. --
делала одно движение вперед, кидаясь с утеса, -- и исчезала. И нельзя было поверить, что исчезала не в волнах Эгейского моря, а просто-напросто подхваченная на тюфяк рабочими за кулисами...