Поездки по северу России в 1885-1886 годах - 34

 К полудню следующего числа, 27 июня, выяснился вправо от нас, первым из группы знакомых нам Соловецких островов, подле которых мы проходили снова, Анзерский остров, и на нем ярко отмечался над синевой моря белый скит. Скоро, вслед за ним, преображенные полуденным миражем, поднятые и плоско обрезанные по верхам, обозначились другие Соловецкие острова, и наконец на короткое время глянула вдали и сама обитель. Мираж удваивал и утраивал очертания скал, делил острова на два и на три яруса, причем нижний слой составляли облака, а твердые массы точно плыли выше их в голубом, совершенно чистом небе. Было 9R тепла, и ветер стоял южный.
   Около 2 часов дня, опять-таки вправо, показался остров Жужмуй и на нем маяк печальной памяти, на котором не очень давно люди, привезшие припасы, нашли весь личный состав служивших мертвым; причина смерти осталась до сих пор необъясненною, но полагают, что они угорели. По мере движения нашего к юго-востоку, в самое острие Онежского залива, обозначались все настойчивее многие острова и берег матерой земли, к которой мы наконец приближались, дробимые на части сильнейшим миражем. Мы шли со скоростью 13 узлов, но против нас действовал отлив со скоростью трех узлов, так что в сущности подвигались мы только на 10. К 8 часам вечера вправо от клипера выдвинулся из воды остров Кио, скалистый, лесистый, и на нем монастырь, который предстояло нам посетить завтра. Несколько судов стояло по разным сторонам на якоре; глубина была тут около 30'. Рейд, на котором мы бросили якоре, в 15 верстах от города Онеги, давным-давно служил и служит предметом пререканий между городом и компаниями лесного торга: город находит, что рейд то и дело засоряется балластом, кидаемым в воду с судов, приходящих за лесом, и якорные стоянки что ни год удаляются от города.
   Вечер был удивительно прозрачный, при 18R тепла; море расстилалось кругом безусловно зеркальное, серебряное, скорее жемчужное, и целые группы скалистых островов и недалекие берега ясно обрисовывались по округе: те, что были поближе, вследствие какой-то странной игры света казались черными; те, что отстояли дальше, заливались огнями спускавшегося солнца и ярко, ярко краснели. К нам не замедлил подойти пароход "Онега", на который мы пересели и стали огибать Кио-остров, оставляя его влево и направляясь так называемым новым фарватером, обозначившимся только три года тому назад; до того здесь пользовались старым, идущим с другой стороны острова. Мы обогнули остров почти по целому кругу и начали втягиваться в самую узкую часть залива; к реке, где-то вправо от нас, должна лежать знаменитая Нюхча, та, от которой пошел Петр I к Онежскому озеру; этот берег совершенно низмен, тогда как на другом, лежавшем влево, обрисовывались невысокие лесистые горы. Река Онега благодаря приливу казалась полноводною, но это только казалось, потому что в отлив обнажается и она, хотя и не до такой степени, как Мезень, и в русле, перед самым городом Онегой, глубина не бывает никогда менее 20'. Скоро вслед за входом нашим в реку, с берегами ее, поросшими лесом, увидали мы влево основанный три года тому назад лесопильный завод Шенглейна; вправо, немного повыше, растянулся вдоль воды старинный завод компании Онежского лесного торга с неисчислимым множеством бревен и досок, сложенных в многоярусные штабели. Шторм, испытанный нами на Мурмане, нанес большие убытки заводу Шенглейна, разметав и унеся около 4000 бревен.

   Сильно темнело, когда мы подошли наконец к городу, лежащему на правом берегу реки, плоском, обрывистом, песчаном. В виду его стояло на якоре 15 судов, отчасти нагруженных лесом для отправки за границу, и три парохода; все они были расцвечены флагами; между них теснилось множество лодочек, и вся набережная была усыпана людьми. Город тянется вдоль реки версты на две и, как и все северные города, начиная от Холмогор и Архангельска, придерживается воды и имеет одну только улицу, если не считать коротеньких поперечных переулочков, поросших сочною травой, вполне пригодною под пастбище. Тундра, как и в Мезени, топорщится по улицам и здесь. В глубине, за городом, обозначались невысокие, поросшие густым лесом холмы. В городе 2600 человек жителей, в уезде 36 000. Следует заметить, что тут, как и в Мезени, местная интеллигенция, -- очень невеликая впрочем (в Мезени около 20, в Онеге около 10 семейств), -- пристыдила нашу провинцию тем, что все они живут в мире и любви и никаких враждебных партий или кружков не имеется.
   Сойдя на берег и приняв представившихся ему лиц, его высочество направился немедленно в собор; собор об одном восьмипарусном куполе с колокольней и отличается очень богатым, резным, точеным, белое с золотом, иконостасом. По посещении собора позднее время дня не допускало каких-либо осмотров и посещений.
   В городе Онеге, как и на всех остальных пунктах северного побережья, находились мы опять на древней, очень древней исторической почве. Такой маленький, невзрачный городок и такая удивительная историческая давность! Основан город в XV веке новгородцами, под именем "Устьянской волости"; в местном соборе хранится Евангелие с надписью, сделанною на нем в 1601 году. Онега уездный город с 1780 года. В 1756 году императрица Елизавета Петровна дала графу Шувалову привилегии на заведение тут лесопильных заводов и иностранную торговлю лесом; с тех пор и по сегодня Онега один из самых важных лесопромышленных центров. Шуваловы продали это право англичанину Гому на 30 лет; в 1762 году Гом имел при одной Онежской верфи своих 50 кораблей. В 1781 году, по указу Екатерины II, учрежден был в Онеге открытый порт. Если англичане, сжегши в 1856 году Колу и бомбардировав Соловки, пощадили Онегу, так это потому, что тут лежали большие запасы лесных материалов, оплаченные английскими капиталами, и стоял лесопильный завод, принадлежавший английскому торговому дому. Оригинальная защита, не правда ли?

 

 

   Когда со второй половины XVIII века в здешних лесах начал хозяйничать Гом, то тщетно входила Адмиралтейств-коллегия, видя страшное и быстрое оскудение корабельных лесов, с представлениями о вреде дарованной Гому привилегии. К счастью, у самого Гома дело не пошло, и казна передала права его Гауману в 1769 году. В 1811 году "лесной торг" состоял под управлением особых директоров; с 1833 года его отдали в аренду Бранту; в 1846 году -- Кларку; с 1856 года образовалась компания "Онежского лесного торга". Насколько дурно понимали у нас лесное хозяйство, видно между прочим из того, что еще в 1843 году начальником главного морского штаба сообщено было Министерству государственных имуществ Высочайшее повеление о том, чтобы дозволить лесопромышленникам не вывозить с места рубки вершинник, сучья, щепы и кору, -- т. е. дозволено делать именно то, что мешает лесовозращению.
   Уже в царствование Петра I начались жалобы на оскудение наших северных лесов. Весь Мурманский берег с малыми исключениями лишен лесной растительности, которая, так сказать, не смеет подступить к Полярному морю и начинается только верстах в сорока от него. Там, где в укрытой бухте виднеются на Поморье сосны и ели, они бывают иногда очень почтенных размеров, но многие из них, если не большинство, пускают ветви только в сторону материка; к морю, боясь его дыхания, словно отворачиваясь от севера, глядят они своими мшистыми, лишенными ветвей стволами. Полярная сосна, в пандан нашей южной Таврической, тоже любит иногда украшаться шатровою вершиной, что при резких очертаниях скал над порожистыми реками дает пейзажу особенно своеобразный, законченный вид. Но крупные, прежние, старые леса, обрамлявшие некогда Двину, Онегу, Мезень и многие другие северные реки, отошли в историю.
   Небесполезно будет, говоря об Онеге, служившей тем путем, которым прошли от нас за границу невообразимые лесные богатства, сказать несколько слов о положении нашего лесного дела в этих местах в настоящую минуту. Предпрошлый 1884 год был счастливым годом для Министерства государственных имуществ, ведающего лесом, потому что истекли и истекают сроки очень тягостных для казны контрактов, заключенных этим министерством при других министрах, лет двадцать и менее тому назад. Кончился контракт: 1) с г. Беляевым по реке Выгу, на основании которого с 1867 года он платил за бревно 80-96 копеек, тогда как цена ему по таксе от 1 рубля 84 копеек и до 3 рублей 92 копеек; 2) с компанией Онежского лесного торга, платившею за бревно 1 рубль 12 копеек, тогда как цена ему от 1 рубля 15 копеек до 3 рублей 92 копеек; 3) в 1888 году истекает срок контракта с фирмой Русанова, действующего с 1870 года, на мезенскую операцию, в котором закреплены цены за бревно 60-80 копеек, тогда как по таксе следует 93 копейки и до 2 рублей 72 копеек; нужно заметить, однако, что на пильный лес таксы эти возвышены в 1880 году на 25%, в 1881 году -- на 24%, в 1882 году положено было возвысить их еще на 39%.
   Серьезность положения нашего северного лесного хозяйства вызвала особенно тщательные исследования. В июле 1881 года командированы были в Архангельскую губернию лесные чины, и они нашли, что лесная операция идет тут вовсе нежелательным способом: рубки, производимые только по рекам, идут не далее как на 7-10 верст от берегов их и, при возрастании требований на лес, распространяются не в глубь лесных пространств, а к верховьям рек. Министерство пришло к заключению, что на будущее время рубку следует допускать не с общей площади лесных дач, а с тех береговых полос, в которых рубка должна производиться. Найдено было также очень невыгодным, что все лесное дело сосредоточено в руках немногих лиц и что контракты с ними слишком продолжительны; найдено также, что сама эксплуатация ведется неправильно, потому что рубят как бы по недоглядке, много недомерного леса и оставляют его лежать, что, заодно с отрубленным и валяющимся везде вершинником, действует в высшей степени вредно на возобновление леса. Решено было также, ввиду повторявшихся на торгах стачек лесопромышленников, не повторять в том же году однажды несостоявшихся торгов. Мера довольно простая, но для казны очень благодетельная, так как лес, простояв на корню лишний год, в ценности своей не убавится, а промышленникам пустующий год -- не доход.
   Как сказано, кончившиеся сроки контрактов очень помогли министерству, но нельзя не сказать ему спасибо за то, что оно исходатайствовало Высочайшие повеления на расторжение двух контрактов: со "Святнаволокским товариществом" и с "Вытегорскою лесною операцией". Эти оба контракта были покушением на обезлесение Онежского озера сразу с двух сторон, с восточной и с западной, и этого теперь больше не будет. Громадно значение наших северных лесов и для поморов. Не говоря уже о том, что охота в Олонецкой и Архангельской губерниях для очень многих людей единственный заработок, но и для развития и поддержания рыбных океанских промыслов наши леса необходимы. Целый ряд комиссий, имевших предметом поднятие благосостояния нашего Севера, ходатайствовал о помощи поморам. От лесного ведомства за последние годы дана им помощь большая. Вот перечень некоторых льгот. В 1882 году разрешен безденежный отпуск леса корелам Кемского уезда, разрешено всем лопарям и Яковлевскому обществу безденежное пользование лесом на домашние потребности, а всей Архангельской губернии по ценам пониженным в таком размере, что кубическая сажень дров отпускается им по 16 копеек, тогда как рыночная цена ее от 85 копеек до 1 рубля 75 копеек, а для норвежцев даже до 2 рублей 55 копеек. В 1883 году распространен льготный отпуск леса для постройки судов всем жителям Архангельской губернии, и, наконец, в 1884 году разрешено местному управлению государственными имуществами допускать крестьян к бесплатному пользованию пнями, корнями и валежником для смолокурения. Если не смотреть на казну как на кошель, открытый всем и каждому, то нельзя не согласиться, что лесные льготы, данные жителям Архангельской губернии, достаточно велики: помор может строиться, отапливаться и поднимать свою шняку для промыслов чуть ли не даром.