Из воспоминаний о пережитом. Глава 12 - 5

 Перед самым моим выходом из университета мне пришлось быть свидетелем великого события в истории России - манифеста 19 февраля 1861 года об освобождении крестьян от крепостной зависимости.

Не могу сказать, чтобы событие это оставило во мне сильное и яркое впечатление. Может быть, в деревне оно имело более внушительный вид, городских же жителей несравненно более волновала мысль о том, как пройдет объявление манифеста, чем самый манифест.

Здесь впервые обнаружилось, как мало у нас знают народ и какое превратное имеют о нем понятие не только какие-нибудь невежественные кумушки-салопницы, но и люди власть имеющие, стоящие у кормила. Казалось бы, по здравому смыслу, что каких-либо волнений можно было ждать лишь в том случае, если бы манифеста совсем не последовало, или если бы крестьяне не желали отмены крепостного права. Но с какой стати стали бы мужики бунтовать в благодарность за дарованную им милость!.. Но даже передовые люди, не исключая и кончивших высшие учебные заведения, продолжали по старой памяти предполагать, что народ состоит из массы необузданных дикарей, которые удерживаются в порядке и принуждаются к труду лишь силою помещичьей власти; отпущенные же на волю, они тотчас же побросают и барские поля, и свои собственные, побегут в казаки, а затем начнут грабить и жечь помещичьи усадьбы, - словом, начнется всероссийская пугачевщина.

В силу такого предубеждения наиболее трусливые помещики в паническом страхе стекались в города, а то бежали и за границу. В Петербурге масленичные увеселения были переведены с Адмиралтейской площади на Марсово поле. По городу в день объявления манифеста были усилены конные патрули; во дворцах накануне уже удвоены и утроены караулы. Самый манифест, подписанный 19 февраля, не решились читать в этот день, так как он приходился в прощеное воскресенье, а отложили чтение его на 26 число, и читали его в неделю православия, соображая, что в этот день народ, под обаянием великопостных размышлений, должен быть степенен и трезв...

В день объявления манифеста я нарочно отправился в нашу приходскую церковь Николы Мокрого. По окончании службы, чтения манифеста и молебствия я вышел на паперть, и пока расходился народ пристально всматривался в выражения лиц, прислушиваясь в разговорам простонародья, и не только, признаюсь, не заметил ни малейших восторгов и ликований, а, напротив того, поражен был полным равнодушием и безучастием к тому, что сейчас произошло: выходили из церкви, машинально крестясь, как всегда, и разговаривали о своих мелких будничных делишках, и никому, казалось, в голову не приходило, что - "порвалась цепь великая"...

Вечером я вышел на улицу и опять-таки был поражен тишиною и обыденностью: ни ликующих толп, ни иллюминаций и пьяных нисколько не более, чем всегда бывает по воскресным дням.