Полонский. Дневник - 65

17/IX, 31. Вчера — продолжение дискуссии. Зал переполнен, но писателей по-прежнему мало. Кажется, будто проходит дискуссия не среди писателей, а для молодежи, слушателей курсов, лекций и т. п. Фонтан уже иссякает. Интересного оказалось немного. Похоже на парад-алле: проходят писатели и скрепя сердце высказывают свои «взгляд и нечто» по вопросу о своей перестройке. При этом почти все хотят показать, что эта «перестройка» — уже совершена, что они уже «союзники» пролетариата, что все, словом, обстоит благополучно. Даже Эфрос с осторожностью и скромненько среди комплиментов ВАППу и Селивановскому задавал вопросы: «Как быть с интуицией?» и «Как быть с подсознательным?» — не осмеливаясь сметь свое суждение иметь. Но верх приспособленчества проявил Ефим Зозуля. Толстый, тупой, глупый, самодовольный, — он стал говорить о себе, как он хорошо сделал, что вышел из Союза, и как он себя хорошо теперь «благополучно» чувствует[1]. Он упрекал членов Союза в том, что они не читают друг друга, что во время заседания, когда решается острый вопрос, члены правления уходят «в уборную» и что он рукопись свою принес, например, Авербаху, а Авербах, занятой человек, тем не менее рукопись прочитал, — а член Союза не прочитал бы. И он предлагал всем попутчикам брать пример с него, он счастлив, что нашел другую среду, — хотя он не находится в близких отношениях с руководством РАППа, тем не менее он… и т. д. Подхалимская, приспособленческая галиматья, прерывавшаяся смехом.

Я сказал Малышкину: попутчики почти что не посещают дискуссию. Он ответил: «Это здоровое явление». — «Почему?» — спрашиваю. «Да зачем посещать. Все равно это скоро кончится». — «Что именно?» — «Да эти разговоры рапповцев». Он думает, что месяца через три-четыре изменится «курс» по отношению к попутчикам вообще.

Он трусоват и «тихоня», хочет сосать свою «матку» — и без больших волнений. Смахал в Тифлис на маневры, заключил договор с ЛОКАФом («четыреста за лист»), напишет кое-что, издает и переиздает свои вещи, числится в «союзниках» — «без пяти минут пролетписатель» — и доволен, но боится, чтобы не обнаружить, что он не «пролет» и не сочувствует РАППу, что он до мозга костей «гуманист» и «перевалец».