1932 - 25

1—2 апреля. Работали форзац у Порет. Первого же вечером приходил Шванг[1].

2 апреля вечером пришел Суворов. Он сказал, что когда в горкоме я кончил разговор с т. Трофимовым, к Суворову подошел Бродский и сказал, что Филонов делает большую ошибку и ее последствия скажутся лет на пять. Бродский не ожидал, что я так заострю вопрос, и сказал, что сам он отдаст свою большую вещь за мою маленькую, но Реввоенсовет смотрит на дело иначе. Потом к Суворову подошел т. Трофимов и спросил Суворова, мой ли он ученик, а когда Суворов ответил, что он действительно мастер школы Филонова, сказал, что не одобряет мой поступок, что к хорошему он не приведет, и спросил Суворова, есть ли какие-либо средства воздействия на меня, чтобы я принял заказ. Суворов ответил, что в подобных случаях на Филонова подействовать невозможно, — очевидно, он хорошо знает, что делает. Затем т. Гурвич — мой бывший ученик, теперь председатель горкома — тоже принял участие в разговоре и посоветовал обратиться к Н.Н.Глебову-Путиловскому — не повлияет ли он на Филонова.

В заключение Суворов сказал, что в данное время он работает над заказом Реввоенсовета, но работа идет неважно, и спросил меня: «Не зайдете ли вы поглядеть на нее?» Я ответил, что принципиально не могу это сделать, т.к. во время разрыва с 20 товарищами Суворов, бывший на моей стороне, все же вышел из коллектива. Если я пойду к нему — мне придется ходить смотреть работы и всех 20 ушедших от меня в самый тяжелый момент моей жизни — когда черная сотня в лице Исакова хоронила мою выставку. Суворов согласился с этим.