Автобиография семьи. Москва - 1

Аттестат зрелости с золотой медалью выдали на выпускном бале, а остальные аттестаты задержали. Куняев первым уехал в Москву и неожиданно подал документы в престижный МАИ, Фомин - в МЭИ, Баранов и Боровков - Станкин, Алексеев, Ряжнов, Лысобык и Голованов - в МИИТ, Никольский - в МИТХ. Я решил; если Куняев не пошел в гуманитарии, то я не хуже его. И поддавшись общему "техническому" поветрию, подал документы на гидротехнический факультет МЭИ. Институт мне внешне очень понравился, общежитие дали сразу, рядом с главным учебным корпусом.

   Первое время все мы, юноши и девушки "66 школы" учившиеся в различных институтах Москвы встречались в общежитиях, на снятых квартирах, просто в скверах, парках. Я и Куняев встречались около Большого театра. К концу первого семестра выявилось, что нам наши институты не по душе. Решили уходить из наших технических вузов, чтобы поступать на филфак МГУ. "Куняй" со зрением -5 на оба глаза был невоеннообязанный, а меня в тот же момент, как появлюсь дома, заметут в армию. Поэтому Стасик в январе 1952 года, сразу после сессии уехал в Калугу и начал готовиться к вступительным экзаменам в МГУ, а я остался, сдавал экзамены и до апреля кое - как учился( лишь бы до срока не отчислили) в МЭИ.

   Каждое раннее утро в воскресенье я приезжал "на перекладных - трамвай, метро" до открытия в 8 часов Ленинской библиотеки, занимал очередь со внутреннего двора во всем доступный читальный зал. Отстояв очередь, в числе первых посетителей вбегал на второй этаж, входил в просторный общий читальный зал (ОЧЗ -напечатано на обложке временного моего удостоверения, которое хранится и поныне), занимал место за столом с уютной зелёной настольной лампой, заказывал стопку нужных книг по русской, советской, национальной, иностранной литературе, литературоведению и изучал, читал по 1000 страниц без перерывов на обед и ужин (иногда брал с собой бутерброд с колбасой) до закрытия в 22 часа. Здесь, между прочим, впервые прочитал всего непубликуемого Есенина, дневник Толстого. Выходил на улицу, спешил в метро - во рту пересохло, лицо горело, а голова - "чугунная". Но удовлетворенный, что много сделал, узнал нового.

   Когда подал заявление об уходе, декан ГТФ долго уговаривал не делать глупости. На факультетском бюро ВЛКСМ стращали исключением из комсомола, но, в конце концов, отпустили меня восвояси, пообещав для порядка записать в учётную карточку строгий выговор. Позже я не обнаружил в карточке никакого выговора, наверно, пожалели своего товарища, ведь в этом же бюро полгода работал.

   Приехав в Калугу, продолжил подготовку, перечитал школьные конспекты, изучал Гоголя, 150-летний юбилей которого отмечался в том году, налегал на французский язык. Беда была в том, что в МЭИ я начал изучать английский язык, а французским - не занимался. В те времена о существовании репетиторов никто не подозревал и не думал. Встречались с Куняевым редко, иногда проговаривали некоторые литературные темы. Я расценивал Стасика не как конкурента, а как товарища по судьбе, но практичная мама его думала иначе.