Автобиография семьи. Белгород-Днестровский (Аккерман) - 20

   На Новый год в школе проходил бал-маскарад, единственный в моей жизни. Мы, мальчишки, быстро узнали, разоблачили всех костюмированных учеников, кроме одной. Это был маленький черненький чертёнок, затянутый с головы до пят в трикотажную материю, с бодрым хвостом. Мим бессловесный, но такой весёлый, озорной, задорный, пластичный, что все были в восторге, заинтригованы. Два дня мы гадали, кому принадлежал костюм. Каково было наше удивление, когда, в конце концов, выяснилось, что это была наша Лия Семкова! Я стал посвящать ей стихи, акростихи, но дружеских отношений не сложилось. Возможно, её страшила история старшей сестры, возлюбленный которой ещё до нашего приезда в Аккерман повесился на их крыльце. Трагедия сестры заставляла осторожно относиться к мальчишечьей влюбленности.

   Зимой 1948 года в классе появилась новая девочка, Алевтина Павловна Лавецкая. Она приехала с родителями из Татарбунар, районного городка. Высокая, стройная, с длинными светлыми косами девушка привлекла моё внимание. Я всегда любил у девочек длинные волосы. Мы стали встречаться, прогуливаться по берегу лимана, полям, беседуя на разные темы. Я приходил к ней домой, учил играть в шахматы. Я всегда искал среди девочек прежде всего друзей и не стремился к объятиям и поцелуям, что позволяло поддерживать доброжелательные отношения со всеми одноклассницами. Платоническая влюбленность сохранялась до самого отъезда моего в Калугу.

   После окончания школы Аля поступила в финансовый институт Одессы В Калуге и в МЭИ я бегал на почту получать до востребования её письма с фотографиями, и регулярно отвечал. Только в мединституте переписка прекратилась. Наверно, мне не понравилось, что она отрезала косы, погрубела, пополнела, завела новых друзей.

   На пустынном берегу лимана, слева от причала, городские власти решили разбить парк Победы. Школьников не единожды выводили на воскресники копать ямы, высаживать, поливать деревья на спланированных аллеях. Я со своими комсомольцами выполнял посадочные работы, так что растут на берегу днестровского лимана деревья, посаженные лично мною.

   Несколько раз наш класс вывозили на машине на работу в пос. Шабо, подвязывать кусты винограда, а осенью - помогать рабочим совхоза собирать виноград. Мы работали с большим энтузиазмом, ели винограда, сколько хотели, а несколько гроздьев привозили даже домой. Шабское вино, шампанское славится до сих пор.

   Так формировалось школой наше мировоззрение, чувства, стремления, цели, так осуществлялось трудовое воспитание.

   В 10 классе я приехал в гости с мамой в Белгород-Днестровский из Калуги и удивился, как изменились мои друзья: многие стали выше меня ростом (я как был в 6 классе ростом 171см., таким и остался до сих пор!), возмужали ( а я ещё десяток лет имел вес 57 кг.). Друзья отвыкли от меня, одна пришлая девочка вышла замуж (тогда - чрезвычайный случай). Я стал чужаком.

   В суете жизни я только боковым зрением следил за появлением и движением на литературном небосклоне звезды Кирилла Ковальджи. Другие интересы занимали голову. Только сейчас, вспоминая свою жизнь в Белгороде-Днестровском, я решил прочитать произведения поэтического кумира тех лет. В лирике и прозе меня воодушевили ранние произведения, в которых присутствует аромат знакомой аккерманской жизни. Ковальджи и мне нравились одни и те же уголки города, вдохновляли те же мысли. В биографических "Лиманских историях" я узнал много о не известной мне жизни города в довоенной и военной поре, о жизни, в которой жили многие мои товарищи. Сталинская эпоха заперла на замок языки, и даже близкие друзья никогда не рассказывали мне о том, как жилось при румынах, немцах. Впрочем, многие ребята приехали в Аккерман из разных концов страны, как я. Фабула книги простенькая, в духе времени, но колоритом фона, города и его людей, я был восхищен. Я знал каждую описанную в лиманских историях улицу, каждый уголок, крепость и утёс около неё, завод, электростанцию, церкви. На лестнице действующей церкви сфотографировался с Валей Фудулаки в 1946 году, а в 1986- с Неллей и Олей. Недалеко раскинулось кладбище, где похоронены мои дедушка и тётя, учительница З.В.Майткова. Другое кладбище греческое, запущенное, где я любил спрятаться от всех, с которого хорошо виден противоположный берег лимана. С утёса, со стен крепости в год знаменитого нашествия на город полчищ голодных мышей я хватал оных за хвост и швырял в воды лимана. Мышей в то время было столько, люди днём едва не наступали ногами на них на улице, а собаки за ночь душили и собирали их около конур горы. Жители города опасались туляремии, но обошлось без эпидемии.

   Многое, из того, что рассказал К.Ковальджи, я не знал, но многое из того, что мы знали оба, он не описал. Покинули мы Аккерман в один год, он уехал в Москву в Литературный институт, а я - в Калугу. Искренно печалюсь, что Кира Ковальджи рано и давно умер.