Еще зимой 1935/36 года пошли слухи, что рудник в Покровске закрывается, что нас повезут в другое место, на какие-то бокситовые рудники, в село Петропавловск. Вскоре туда увезли мужчин. А в мае 1936 года погрузили и мы свой скарб на телегу и поехали в новое место...
И вдруг стало жалостливо на сердце. Как это ни странно, но жалко было оставлять этот дом, повидавший виды, огород и сарай, эти рубленые сени, эти стены, полати, эту печь... Попрощались с «родным» местом, даже пролили чистосердечную слезу — и в дорогу.
Впервые увидел Петропавловск — большое село с красивой церковью. Потом дорога опять пошла по густому лесу — сплошь выбоины, корневища, болотная грязь. Сосны справа и слева скрывают небо. И вдруг прямо среди тайги — невиданный домище! Огромным показался нам двухэтажный брусчатый барак с множеством окон. Сосны — под окнами! Наш барак был почти крайний к лесу, дальше белел новенькими брусьями ещё целый ряд таких же бараков. Это место называлось Новой Площадкой. Была ещё и Старая Площадка. А все это вместе называлось поселком Бокситы, имевшим и другое название — Красная Шапочка (по имени найденного здесь месторождения бокситовой руды).
Вселились мы на второй этаж в крайнюю квартиру, вернее, в большую комнату — четыре стены, пол, потолок и одно большое окно на «улицу», то есть в лес. Так началась наша жизнь в будущем городе Североуральске.
В школе надо было привыкать к новым товарищам. Школа — одноэтажное деревянное здание на краю Старой Площадки. Тут и закончил я 4-й класс.
За полчаса можно обойти весь поселок. А пройдись чуть в сторону на восток — там речка Вагран. Чуть вниз по речке — электростанция. Там работает мама — в насосной. Работа ей нравится. Насосы и моторы она постоянно протирает тряпками — чисто, тепло у мамы. Можно и стирку устроить, если смена ночная. Можно вязать, латать рубашки, возиться с пряжей. Если пройти от дома метров двести на север — там строительная площадка. Строятся новые дома, Иван конопатит стены. Ловко орудует деревянным молотком и широкой, тоже деревянной, лопаточкой-конопаткой (что-то вроде стамески с широким лезвием). Можно долго глядеть на мастерство Ивана, как ловко вбивает, вколачивает он в пазы серую мягкую паклю.
Можно сходить и к отцу — он работает в бокситовом карьере забойщиком. Там «бурят» шпуры все тем же ломиком с кувалдой, взрывают пласт руды и потом впятером лопатами грузят красный камень на трехтонку — обыкновенный грузовик с деревянными, избитыми бортами, тоже красными от бокситовой пыли.
Можно сесть на этот грузовик и прокатиться до станции Бокситы и обратно. Это любимое наше занятие! Вот машина выползла из карьера, выехала на Ивдельский тракт, тут стоит будка-весовая. Нас прогоняют из кузова, машину взвешивают, и вот мы мчим на Бокситы через Петропавловск. На станции, стоящей на линии Покровск — Надеждинск — Свердловск, машина заезжает на отвал, у нее открывают борта, и женщины сноровисто и быстро сгружают руду из кузова лопатами.
Если подадут вагоны-пульманы, эти же женщины кайлами и ломиками разрыхляют отвал, лопатами грузят руду на носилки и с носилками почти бегом — в вагон. Туда-сюда, сюда-туда... В любую погоду. Интересно, какая же была в то время производительность труда?
Можно сходить на запад от дома, всего за сто — сто пятьдесят метров. Там строят новую двухэтажную деревянную школу, в ней мы будем учиться с осени.
Недалеко от дома — магазин. Около него можно найти пустую бутылку, разные пузырьки, затем вымыть их песком на речке, сдать в магазин или аптеку и что-нибудь купить на полученные деньги. Что купишь на 15—20 копеек? Можно купить сто граммов сушеной моркови — и сладко и много! На простенькие конфеты надо 46 копеек.
В поселок часто приезжает заготовитель утильсырья. Можно сдать ему тряпки, рваные галоши, медь, латунь, резину, бумагу, кости — все берет этот добрый мужик и дает нам серебряную мелочь. Мы её копим. Я коплю деньги для того, чтобы выкупить классную фотографию. Она стоит три рубля! И мама, конечно, не дает мне так много денег. У нее их просто нет.
А вот клуб. Сюда приехали борцы... Какой-то Иван Шемякин ходит по поселку — шея слилась с ушами, а головы вроде и вовсе нет, срослась с туловищем. Посмотреть бы на борьбу. Но где там! Билет купить не на что. Так и не пришлось посмотреть.
А вот кино смотрим часто. Ждем начала сеанса. Нас много, человек десять-двенадцать. Среди нас есть ребята постарше, они все лазейки в клуб знают. И через форточку, и через какую-то дверь сзади — почти всегда удается проникнуть в зрительный зал, откинув через щель щепкой крючок на этой двери. «Чапаев», «Веселые ребята», «Юность Максима», «Возвращение Максима». И еще, еще, еще...
Главная забота — козы. С утра надо принести один-два мешка травы. Расстелить её у дома для сушки, а потом собрать — и на сеновал. Сеновал на чердаке общего сарая возле дома. Летом мы там спим — уткнешься в душистое сено и спишь как убитый.
Мы с Ванькой Дубровиным строим токарный станок для резьбы по дереву. ещё в Покровске мы смастерили по одному такому станку. Точили на нем шахматы, но плохо получалось у нас с ведущим шкивом. Я все норовил снять дома ножное колесо от швейной машины «Зингер», но боялся: будет взбучка. Взбучками меня, слава богу, не обходили.
Сдал я как-то в утильсырье старое (еще из Неплюевки) пальтишко — никто уже не носил его. И мне взбучка. Оказывается, оно на стеженой подкладке из шерсти и мать то варежки, то носки из той шерсти вяжет. Кто знал?
Много работали все. Мы заготовляли дрова (это наша забота, детей). Слава богу, дров — хоть пруд пруди. Чурочки, брусья, доски, щепки — кругом все строится.
Вот мы сооружаем сарай для коз, вот строим будку для кроликов. Вот снова с токарным станком возимся — уже все сделали. Осталось стащить у одной бабушки самопрялку. Собственно, не самопрялку — зачем она нам? — а колесо от нее. Но боязно. Тут уж без взбучки никак не обойтись...
