И еще несколько слов о членах нашего «Клуба». Смерть Кравцова была для всех нас тяжелым ударом. Мы много говорили о нем, вспоминали его. Место, где он обычно сидел, слушая рассказы других, было теперь пустым. Когда мы впадали в транс под действием чифира, нам иногда казалось, будто он сидит с нами, в своей длинной черной шинели, а порой — незримый, но где-то совсем рядом.
Но клуб наш доживал свои последние дни. Вскоре самого Эласа перевели в какой-то другой лагерь. Обстоятельства его исчезновения наводили на мысль, что начинается новое следствие по его делу. Тогда, с наступлением 1951 года, снова усилилась бдительность МГБ. В частности, искали по лагерям людей, из которых можно было выжать еще какие-либо «показания». Элас знал многих китайцев и корейцев, которых можно было использовать для расширения шпионской сети. Однажды он намекнул, что его могут перевести к корейской границе, чтобы с его помощью МГБ смогло осуществить массовые аресты в Северной Корее. Он, впрочем, не рассчитывал, что за это его освободят из заключения. Самое большее, на что он надеялся в обмен за сотрудничество с МГБ — это освободиться по отбытии полного срока. О дальнейшей его судьбе мне ничего не известно.
У Гедеке между тем открылся туберкулез. Его устроили в сушилку, где он протянул еще какое-то время. Потом, когда процесс еще больше обострился и у него уже горлом шла кровь, его взяли в больницу. Там, я думаю, он и скончался — точных сведений об этом не поступило.
Ваня же, в противоположность Кравцову — «Несчастливцева», родился под счастливой звездой. Он в лагере писал пьесы, и одну из них — «На распутье» — там поставили. Пьеса была страшно бездарной, в ней рассказывалось о попытках каких-то диверсантов давать взятки партийным работникам, происходили закрытые собрания, стрельба из пистолетов. Пьеса, однако, тем понравилась, что многие в зале сидели как раз за подобную несуразицу. Сразу же после смерти Сталина Ваня начал активно хлопотать об освобождении, первым добился пересмотра дела, освобождения и реабилитации. Он вернулся в Ленинград, где был тепло встречен друзьями, и теперь Ваня сотрудничает в журналах, в частности, в наиболее консервативных, пишет книги. Любопытно только, помирился ли он со своей женой.
Что же касается меня, то однажды ночью меня вызвали из камеры и перевели в другую зону того же лагеря. Позже выяснилось, что это не было случайностью. Через несколько месяцев меня должны были освободить. Так вот, с одной стороны, МГБ хотело оторвать меня от друзей по лагерю, а с другой — взять под особый надзор с целью, возможно, подготовить новый процесс. Так были арестованы уже несколько десятков моих знакомых по обвинению в троцкистской пропаганде в лагере. Им прибавили по пять и десять лет. Моему же новому процессу помешала смерть Сталина. Эти дополнительные приговоры были вынесены в 1952 году, но их пересмотрели в первую очередь и отменили сразу же после смерти Сталина. Но многие не дожили до этого...
Когда я в 1956 году приехал в Москву, я разыскал некоторых из бывших товарищей по заключению в Тайшетском спецлаге, приговоренных к новым срокам за несколько месяцев до смерти Сталина, а затем освобожденных и реабилитированных.
Итак, мое дело до смерти Сталина не успели поднять. Поэтому, хотя меня освободили в 1951 году, я должен был ждать реабилитации до весны 1956 года. Из-за этого я не мог вернуться в Москву. Потом оказалось, что меня должны были реабилитировать еще в 1955 году, и когда в 1956 году я был вызван к начальнику Красноярского КГБ, тот очень вежливо встретил меня и извинился: не за предыдущие 20 лет заключения (то была не его вина), а за последний год. Красноярский КГБ не освободил меня вовремя, поскольку не было «убедительных доказательств» моей невиновности.
В Москве моя жена стала ходить в прокуратуру сразу же, как только началась реабилитация политзаключенных. Прокурор, показав ей мое «увесистое» дело, сказал:
— Взгляните, легко, думаете, разобраться в таком деле?
Но тут вмешались и товарищи из коммунистической партии Польши, и наконец, по распоряжению непосредственно ЦК Партии, я был освобожден из ссылки и реабилитирован 29 февраля 1956 года.
Свободное копирование
