Детство и юность... - 17

Известный физик Столетов обратился к Совету с заявлением, что ему трудно преподавать 1-му курсу медиков физику, благодаря недостаточному знакомству их с самими элементами этой науки. Я должен был по совести сказать, что часть моих лекций по истории учреждений уходит на передачу исторических событий, с которыми мои слушатели должны были бы познакомиться ранее, в гимназии. Когда я этого не делал, на экзаменах происходила невероятная путаница имен и веков. Профессор Герье, в свою очередь, жаловался на то, что преподавание римской истории терпит {Так в тексте. Видимо, пропущено слово "урон".} от недостаточной способности его аудитории читать латинских авторов. Если бы в настоящее время мне пришлось высказаться по тому же вопросу, я принужден был бы сказать, что сумма сообщаемых гимназисту сведений по всеобщей истории не только не возросла, но уменьшилась.

Нам, по крайней мере, преподавали историю по Шульгину, который в свое руководство включал обширные отрывки из Грановского и Кудрявцева и мог заинтересовать умелым подбором фактов не из одной только военной или политической летописи событий, но и из культурной жизни народов Запада. Целый ряд поколений учился по Иловайскому с его упрощенным истолкованием мировых событий. Учебник Виноградова по древней истории оказался слишком пространным и малодоступным гимназисту, как недостаточно знакомому с греческими и латинскими писателями. Учебники Трачевского пестрят фактическими ошибками и слывут почему-то чрезмерно либеральными. Я слышал, что в последнее время многие учителя стали преподавать по учебникам Кареева и Платонова, что, разумеется, представляет большой шаг вперед.

О географии, если судить по ответам слушателей на университетских экзаменах, можно сказать только одно, что она не вышла из числа добавочных предметов, читаемых, за отсутствием специалистов, учителями словесности или истории. Да и как могут выработаться эти специалисты, когда география не занимает подобающего ей места ни в одном университете, за исключением столичных, где она связана с антропологией и часто уступает ей первенство. Из того обстоятельства, что студенты "Политехнического института императора Петра", на экономическом отделении, несмотря на то, что все они вышли из реальных гимназий, и большинство с медалями, затрудняются усваивать курсы физики и химии, — по-видимому, трудно сделать другой вывод, кроме того, что и в нашей реальной школе подготовка по этим предметам остается недостаточной.

Никакая реформа университета не кажется мне способной повысить уровень знания, пока наша средняя школа не будет давать нам студентов, обладающих элементами европейской культуры. Спор идет не о том, быть ли гимназии классической или реальной, а о том, чтобы ей перестать учить "чему-нибудь", и "как-нибудь". Существование бок о бок обоих видов гимназий мне кажется желательным. Трудно быть историком, филологом или лингвистом без знания древних языков, но мне совершенно непонятно, почему то же следует сказать о математике, физике, химике или биологе. Закрывать реалистам доступ на естественный или медицинский факультет только потому, что они не прошли латинской грамматики, мне кажется верхом безумия. Серьезное изучение математики способно приучить к логическому мышлению не меньше усвоения грамматики и синтаксиса. Новые языки надо или совершенно оставить, или преподавать их иначе, чем это делается теперь. Пока у нас не будет существовать богатой научной литературы, мы не можем обойтись без знания, по крайней мере, одного из трех языков — английского, французского или немецкого. Надо, чтобы, выходя из гимназии, молодой человек способен был передать смысл прочитанной им страницы из иностранной книги. О том, чтобы он мог свободно говорить на чужом языке, нечего, разумеется, и думать. Да в этом и нет большой необходимости. Если он готовится к практической деятельности, ему не трудно будет впоследствии научиться, хотя бы и неправильному произношению чужой речи: для этого существуют школы Берлица. Для филолога же или историка явится возможность восполнить свои знания в университете, где имеются лекторы по всем трем языкам.

Если я остановился сколько-нибудь подробно на моих гимназических воспоминаниях, то потому, что считаю нашу среднюю школу настолько косной, что ее настоящее мало уклонилось от прошлого. Воспитательного значения она не имела и не имеет. Я встречаю людей, которые даже считают такую задачу для нее неосуществимой. Если бы это было так, то почему бы лежал особый отпечаток на людях, выходящих из Оксфорда и Кембриджа или из парижской "Нормальной школы". Ведь его кладут не последние, а первые года ученичества. О физическом воспитании в мое время тоже не было и помину, не было даже уроков гимнастики, и все бы засмеялись, если бы кто вздумал рекомендовать занятие спортом. Удовлетворит ли задачам физического воспитания игра в солдатики, для меня остается сомнительным. Средняя школа не даром создавалась веками на Западе со времен Карла В[еликого] и Альфреда, и ее опыт должен быть принят нами во внимание. А этот опыт говорит за то, что школа должна служить не только средством сообщения элементов европейской культуры, но и восполнением к тому нравственному и физическому воспитанию подрастающих поколений, главным очагом которого, несомненно, была и остается семья.