Драматические произведения Гоголя сильно повлияли на меня в пору обучения в Рославле. Да и не только на меня. Все мы, ученики гимназии, буквально бредили образами «Ревизора» и «Женитьбы».
Много поистине счастливых минут связано с этим увлечением. Встречи с персонажами Гоголя так и подмывали нас разыграть особо полюбившиеся сцены, и мы частенько затевали импровизации. Излюбленным у нас был разговор Подколесина со слугой Степаном.
Театр становился существенной частью моей жизни.
Летом в Рославльском городском саду выступала украинская театральная труппа. Ставили «Наталку-Полтавку», «Запорожца за Дунаем». Опера — яркое зрелище, но более всего западали в сердце чудные украинские пеени. Мы их разучивали слово в слово, пели на вечеринках.
С некоторыми артистами гимназисты завязали дружбу. Перед спектаклем мы пробирались к ним за кулисы и с огромным интересом наблюдали, как они гримируются, как рабочие сцены устанавливают декорации.
И еще одно театральное воспоминание.
Рославль. Зимний солнечный день. Шумит, пестрит приодетыми по-праздничному горожанами базарная площадь. В центре ее циркачи разыгрывают пантомимы. Как сейчас, вижу одну из них: «Зима и лето».
На сцену выезжает на санях молодец. А сани: с одной стороны — два колеса, с другой — полоз. Народ хохочет. А мне, глядя на эту фантазию с тележным колесом в разгар зимы, вспоминается «лето красное»: духмяный запах разогретых полуденным солнцем березовых листьев, ласкающая пыль проселков, прохлада речных заводей.
«Это — искусство, раз так задевает за живое, — думал я.— Какая смелость у этого циркача. Как это он сумел соединить зиму с летом?»
Народ с интересом, понимающе следил за цирковым представлением. Вокруг дощатого помоста собралась густая толпа, над которой торчала меховая шапка и густая борода Алексея Титыча Микешина. Купец Микешин — огромного роста мужчина, фигурой похожий на царя Петра [,— жил неподалеку от базарной площади и был завсегдатаем базарной толчеи. Поутру он отправлялся на городское торжище и, переходя от одной телеги к другой, беседовал с крестьянами, приехавшими на базар.
— Здравствуй, Иван Петрович! — обращался Микешин к мужику.
— Да я не Иван Петрович, а Сидор Кузьмич,— уточнял мужик.
— Прости, брат, перепутал,— деланно сокрушался Микешин.— Ну-с, как ты поживаешь? Как жена?
— Жена вот хворает желудком, — откликается простодушный мужик.
— А ты, брат, лечи черничкой. Черничкой, и все пройдет.
И на прощание, будто между прочим, хитрый Титыч доверительно говорит мужику:
— Так ты, Сидор Кузьмич, заходи ко мне в лавку. У меня, брат, все для тебя найдется: гвозди, пилы, косы.
Мужик приходил в лавку Титыча, и приказчик-мальчик подавал мужику косу. Микешин так и вскидывался на приказчика:
— Что, не видишь, кому ты подаешь! Подай с верхней полки косу с литерами!
Приехав в деревню, мужик рассказывал:
— Во! приказчик хотел обмануть, да Ляксей Титыч не позволил. Он не даст мужика в обиду!
Крестьяне с охотой навещали лавку Титыча и покупали там гвозди, серпы и пилы, хваля купца за то, что он не позволяет провести неграмотного мужика, не позволяет приказчику обманывать людей.
Свободное копирование
