Когда входил Юлий Юльевич Нейман — учитель латинского языка, класс оживлялся. Каждый спешил подать Юлию Юльевичу ручку. Юлий Юльевич учтиво благодарил расторопных гимназистов и говорил:
— Ну, ну, хорошо. Теперь ступайте на места.
Мы все вразнобой поддакивали Юлию, повторяя за ним:
— Ну, ну, теперь ступайте на места.
Но мы вовсе не спешили занять свои места за партами, расхаживая по классной комнате. Юлий Юльевич увещевал нас не шуметь, еще раз просил усаживаться. Некоторые ученики начинали при этом с притворным испугом кричать:
— Садитесь по местам! Инспектор в окошечко смотрит.
Второгодники знали все слабости учителя. Они делали все возможное и невозможное, чтобы сократить урок, не дать возможности Юлию Юльевичу войти в гнев и наставить единиц. Юлий Юльевич был чрезвычайно нервным и вспыльчивым наставником и мог натворить много бед плохими отметками и приписками в записную тетрадь, объяснявшими, кто за что получил единицу: за упорную и безбожную лень, за невнимание, за бестолковость. Исправить впоследствии плохую отметку на сносную тройку было нелегко.
Чтобы отвлечь учителя латинского языка от урока, прибегали к различным уверткам и фокусам.
— Юлий Юльевич, — раздавался в только что наступившей тишине голос с задней парты. — У Коненкова есть интересный рисунок, который он приготовил специально для вас.
Забирали «приготовленный» рисунок, тащили меня с ним к учителю и наперебой кричали, что Коненков будет рад, если Юлий Юльевич возьмет рисунок себе. Юлий Юльевич смягчался.
— Ну, ну, — говорил он,— садитесь теперь по местам и не шумите, чтобы не вызвать замечаний инспектора или надзирателя, которые могут подсмотреть в окошечко...
Затем по всем правилам искусства разыгрывалась просьба рассказать про войну, которая готовится в Петербурге на Марсовом поле. Кто-нибудь говорил, что он думал, что к войне готовятся в другом месте, а не на Марсовом поле. Начинались пререкания: кто как думал. Юлий Юльевич снова начинал увещевать, чтобы не шумели. В его голосе появлялись угрожающие ноты:
— Если кто и дальше будет спорить — вылетит из класса. Юлий Юльевич делал попытку привести угрозу в исполнение. Он подбегал и ловил за шиворот зачинщика, который защищался и кричал, что начал не он, а кто-то другой, что он встрял с вопросом по неопытности и неосведомленности и что он действительно очень хочет знать, где и как происходит подготовка к войне.
Покончив с войной, которая готовится в Петербурге на Марсовом поле, начинали просить Юлия Юльевича прочесть из «Ревизора». При этом единодушно восклицали, что Юлия Юльевича можно заслушаться, когда он читает:
«— Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие: к нам едет ревизор».
Все вскакивали:
— Как ревизор? Юлий Юльевич принимался уговаривать нас замолчать, грозил, что тот, кто скажет еще хоть одно слово, вылетит из класса. Наступала тишина. Мы начинали переводить с русского на латинский заданные Юлием Юльевичем фразы, например такую: «В нашем саду много птиц, которые своим разнообразным пением услаждают нашу жизнь и развивают слух юношей и девушек». Тут же снова поднимался спор.
— Как это услаждают? А я думал, наоборот.
Урок наконец кончался. Мы были довольны — единиц. оказалось, совсем не было.
Но тем не менее латынь мы знали настолько, что в конце ученья читали в оригинале Юлия Цезаря, знали некоторые латинские пословицы и стихи и кое-что другое. Говорить полатински не умели, но догадывались, о чем идет разговор, когда Юлий Юльевич объяснялся на латинском с инспектором или другими учителями. (Эти знания пригодились во время командировки в Италию в 1896 году.) Так мы осваивали классический язык древних римлян.
Свободное копирование
