Навсегда запомнилось мне это последнее беззаботное лето в родной деревне. Стояла жаркая погода. Полными днями ребятня у Десны. Шел лесосплав, и нередко река заполнена была тесно прижавшимися друг к другу бревнами.
Ах, до чего же это заманчиво — пробежать, прыгая с бревна на бревно, от одного берега до другого! И еще раз, и еще...
На другом, низком, берегу, на заливном лугу, в то лето стояли лагерем цыгане. Мы там дневали и ночевали.
В таборе было великое множество непоседливых цыганят. Их то и дело, взяв кнут в руки, утихомиривал старый солдат Бандарович, прослуживший полных двадцать пять лет. Высокий, чернобровый, одетый в пальто, казалось, состоящее из одних заплат, он, несмотря на свой нищенский наряд, был красив и величав. Бандарович строго обращался с баловниками, а тех, кто помогал ему пасти лошадей, всячески поощрял.
Иногда в гости к Бандаровичу приезжали знакомые цыгане. Что за шум тут поднимался! Трудно вообразить. Цыгане все разом кричали, суетились около лошадей. Скакали верхом. Азартно меняли коней. Пели, играли на скрипках.
Наш балагур Василий Амплеевич конечно же не преминул сочинить рассказ о том, как лошадь украла цыгана. С каким вниманием слушали мы этот рассказ!
«Было это, братец ты мой, так. В деревне Струшенка за околицей, у воротец, мужики поймали цыгана, который якобы украл лошадь. Действительно, у одного мужика из соседней деревни пропала лошадь.
Представили цыгана земскому начальнику, уличая в краже. Цыган выслушал обвинения и попросил у земского начальника слово.
— Ваше благородие, позвольте рассказать по порядку, как все было. Я квартировал в одной из близлежащих деревень. Вечером пошел прогуляться. Попал в луга, где паслись лошади, и нечаянно наткнулся на лежачую лошадь. Лошадь, могу вам сказать, ваше благородие, от неожиданности вскочила на ноги, а я, спасаясь, ухватился за гриву, вскочил на нее, и она, эта лошадь, ваше благородие, понесла меня. Я думал: под облака унесет, детей посиротит.
Так вот, когда она принесла меня в деревню к этим воротцам, мужик, дай бог ему здоровья, остановил меня с лошадью.
Можно сказать, душу человеческую спасли. Выходит, ваше благородие, этих крестьян надо благодарить. Я их за свое спасенье и благодарю от всей души. Ваше благородие, правильно я говорю? Ведь обижать невиновного нельзя. Не так ли?
— Да, выходит, что так! Цыган в воровстве лошади не виновен, отпустите его. А вам, крестьяне, спасибо за то, что спасли душу цыгана,— мудро заключил земский начальник».
— Вот ведь какой у нас земский начальник. Не все бывают обидчики, встречаются и рассудительные,— с лукавой улыбкой закончил рассказ Амплеевич.
Напротив нашей деревни останавливались на ночлег сгонщики леса. В сумерках они собирались у низенькой избушки, поставленной на плоту. Разжигали огонь. Ужинали. Ели щи да кашу. И уже в темноте начинали петь песни. Какая это красота — песня, летящая над водой сквозь густой сумрак ночи!
Лесу по Десне сплавляли в то лето много — десять запоров. В каждом запоре около десяти тысяч бревен. Гнали лес из-под Ельни, с дач Немытовых, Мельниковых и других лесопромышленников.
Свободное копирование
