Привычные мелочи исчезали из дома, и дом пустел. Я поняла, что можно обходиться без всего, кроме безделушек и книг.
Мы с Татой, как мазохистки, читали вслух стихи Блока – “Моей матери”:
Помнишь думы? Они улетели.
Отцвели завитки гиацинта.
Мы провидели светлые цели
В отдаленных краях лабиринта.
Нам казалось: мы кратко блуждали.
Нет, мы прожили долгие жизни…
Возвратились – и нас не узнали,
И не встретили в милой отчизне.
И никто не спросил о Планете,
Где мы близились к юности вечной…
Пусть погибнут безумные дети
За стезей ослепительно млечной!
Но в бесцельном, быть может, круженьи –
Были мы, как избранники, нищи.
И теперь возвратились в сомненьи
В дорогое, родное жилище…
Так. Не жди изменений бесцельных.
Не смущайся забвеньем. Не числи.
Пусть к тебе – о краях запредельных
Не придут и спокойные мысли.
Но, прекрасному прошлому радо, -
Пусть о будущем сердце не плачет.
Тихо ведаю: будет награда:
Ослепительный Всадник прискачет.
Мы плакали о Блоке, о прошлом и неизвестном будущем, но в глубине души теплилась парадоксальная надежда на то, что мы уезжаем не навсегда. Тем, кто питает такую надежду, уезжать нельзя, ибо мысль, как и слово, материальна.
Ужаснее всего было то, что я оставляла старую маму, хотя и на попечение замечательной женщины, которая ухаживала за ней лучше, чем это делала бы я. Соня как-то сказала мне по этому поводу: “Ты не бросишь бабу Эру – не посмеешь, и мы никуда не уедем”. Но я “посмела”. К счастью, мама дождалась нашего возвращения. Она умерла 25 сентября 1997 года.
Квартиру мы продали, то есть сожгли мосты. У нас не было ни малейшей уверенности в том, что власти не отменят приватизацию, и не наложат лапу на наше жилье.
К нам приезжали друзья – еще не прощаться, а поговорить, чем-то помочь. Зефочка стегала одеяло из верблюжьей шерсти, Нелечка сосредоточенно собирала для нас в дорогу гомеопатические лекарства на все случаи жизни и писала, что к чему.
Дело неумолимо шло к развязке.
Свободное копирование
