Двадцать пять лет на Кавказе - 162

Наконец, в первых числах января мы выехали в Тифлис. Н. П. Колюбакин при прощании дал мне письмо к генералу Вольфу, с которым был очень дружен, и просил его оказать мне нужное содействие к определению в полк и к командированию меня между тем в какой-либо отряд в Чечне, для участия в зимней экспедиции.

Таким образом, расстался я с Имеретией после нескольких месяцев пребывания в ней. Два главных лица, ею управлявшие, -- князь Александр Иванович Гагарин и Николай Петрович Колюбакин, насколько я их в такой короткий срок мог узнать, были оба благородные, честные люди, с самыми прекрасными стремлениями и намерениями, но (уже без этого проклятого "но" никак не обойдешься!) имели свои недостатки, парализовавшие во многом их собственные стремления. Князь Гагарин по своей врожденной доброте и мягкости, по своей джентльменской деликатности и уступчивости принадлежал к большинству тех начальствующих лиц, которые, меряя на свой аршин, готовы видеть чуть не во всех других людях таких же честных, бескорыстных слуг государству... Не обладая достаточной самостоятельностью и силой воли, он легко подчинялся умевшим подделаться к нему личностям и действовал по их указаниям не всегда впопад и согласно с действительными потребностями; подчинение посторонним внушениям усиливалось еще и тем, что он предшествовавшей деятельностью недостаточно был подготовлен в знании законов и вообще сложных пружин административного механизма. Положение его в таком крае, как Кутаисское губернаторство, в состав которого входили разнородные владения полусамостоятельных князей -- Мингрелии, Абхазии, Сванетии, права и обязанности которых не были в точности определены, при массе разных запутанных дел и отношений их и между собой, и к их подвластным, и к русскому правительству, -- было довольно затруднительно, и даже от более уже опытного администратора потребовало бы самой энергической деятельности, без всяких колебаний в раз определенном направлении... Через семь лет после описанного мной времени достойнейший князь Александр Иванович был опять в Кутаисе уже в звании генерал-губернатора и там осенью 1857 года окончил свою жизнь под ударами кинжала владетельного сванетского князя Дадешкелияна, освирепевшего от каких-то деланных ему покойником замечаний. Подробностей этого трагического происшествия я совсем не знаю. Известно только, что Дадешкелиан, убив Гагарина, выскочил из его кабинета, как исступленный зверь кинулся на встреченных чиновника, переводчика, лакея, всех их уложил, ворвался затем в чей-то дом и защищался от всех попыток взять его, пока не привели целую роту солдат. Осужденный по полевым уголовным законам, он был расстрелян [Затем произошел эпизод, могущий служить характеристикой нашей неумелой администрации, нашей бессистематичности: когда вдова расстрелянного Дадешкелиана попросила разрешения перевести тело ее мужа в родное село для погребения, ей отпустили из казны на расход шесть тысяч рублей, и покойнику были оказаны всевозможные почести; прибыла толпа сванетцев, Кутаис сделался свидетелем наиторжественнейшей процессии, совершаемой с участием и на средства той самой власти, которая была оскорблена таким страшным преступлением и воздала таким страшным наказанием. Какая последовательность!..].

Н. П. Колюбакин, напротив, был и опытнее, и энергичнее, но обладал несчастным темпераментом: вспыльчивый до безумия, он вечно попадал в нескончаемые неприятности, дорого ему обходившиеся; был разжалован в солдаты, опять выслужился, ссорился, мирился, кипятился... Помню, когда он уже впоследствии был назначен членом совета главного управления Кавказским краем и там зашла речь о том, что, с одной стороны, весьма приятно получить товарища столь опытного, умного и благородного человека, но с другой -- что мирные до сих пор прения примут бурный характер и, чего доброго, не обойдется без неприятностей, покойный тесть мой В. И. Смиттен, бывший в это время тоже членом совета, предложил сделать распоряжение, чтобы все чернильницы и песочницы прикрепить железными цепочками к столу... Все члены совета и сам Н. П., узнавший об этом после, очень смеялись такому остроумному предложению.

Сколько мне кажется, был у Николая Петровича и еще один недостаток: слишком большая уверенность в непогрешимости своих мнений и соображений и поспешность, не дававшая достаточного промежутка между задумано и сделано. При этом, само собой, ошибки неизбежны. Он также был впоследствии и губернатором, и генерал-губернатором в Кутаисе, но в этой должности, как я слышал, его действиями были не совсем довольны; промахов сделал он немало и был переведен сенатором в Москву, где и умер несколько лет назад. Во всяком случае, покойный, несмотря на свое название немирного, был человек, пользовавшийся на Кавказе общим уважением, прекрасный собеседник и рассказчик, отлично владевший пером, хотя язык его и напоминал литературные предания тридцатых годов, когда цветистый слог а lа Марлинский был в таком ходу.