Двадцать пять лет на Кавказе - 136

Вскоре после этого события, кажется около 20 мая, князь Михаил Семенович Воронцов опять посетил Лезгинскую линию, переправясь через Алазань против укрепления Лагодех. Здесь встретили его власти из Закатал, в том числе и Эристов, с которым и я туда приехал.

Князь Воронцов был, очевидно, недоволен положением дел на Лезгинской линии, усиливавшимся числом и крупными размерами происшествий. Так, например, в феврале или начале марта, когда я был в отпуске, из Лагодеха была отправлена в лес за дровами команда Тифлисского егерского полка из сорока рядовых при двух унтер-офицерах. На нее напала партия качагов, и из сорока двух человек едва спаслись, кажется, пять-шесть, скрывшихся в чащу! Оказалось, что команда следовала в беспорядке, многие солдаты положили ружья на телеги и занимались собиранием ягод и прочим. Офицера с ними не было. Этим беспорядком только и объясняется, что человек 50--60 качагов могли истребить команду, которая, идя в порядке и устроив при нападении каре, могла бы устоять и против в пять раз сильнейшего неприятеля. Этот случай произвел страшный переполох между начальством на линии, потому что в феврале нельзя было свалить дело на "значительное скопище горцев"; тогда за глубоким снегом и одному человеку трудно было пробраться через горы, а не то что "скопищу". Пришлось сознаться, что нападение сделано качагами, то есть людьми, пребывающими на наших глазах между жителями, безнаказанно и безбоязненно разгуливающими по плоскости, состоящей в абсолютном нашем владении.

Чтобы хоть отчасти изгладить дурное впечатление, были приняты исключительно энергичные меры: князь Эристов с двумя-тремя батальонами отправился в аулы, лежавшие ближе к месту происшествия, и потребовал выдачи качагов. Требование было подкреплено такими нешуточными аргументами в виде неминуемых виселиц для старшин и почетнейших людей, в виде отдачи аула на разграбление батальонам и прочего, что в этот раз татарская дипломатическая тактика не имела успеха и господам кевхам и ахсахкалам пришлось сделать исключение: выпросив два-три дня сроку, они доставили к Эристову шестнадцать человек качагов, участвовавших в помянутом нападении на команду, и затем объявили, что остальные успели не только бежать неизвестно куда, но и так скрыть следы, что никакой возможности нет что-нибудь больше сделать; они вполне уверены, что качаги успели где-нибудь открыть удобную тропинку и перебрались за хребет, откуда, понятно, уже достать их никто не в силах (это могло случиться в действительности, ибо при отчаянных усилиях, спасая свою голову, можно было рискнуть на переход через горы; при всей трудности это, однако, многим, особенно привычным, удавалось). Начальство удовольствовалось этими результатами. Шестнадцать качагов были преданы полевому военному суду и сидели в закатальской крепости, ожидая решения.

Этот случай некоторым образом подтверждал мое предложение о принятии исключительно строгих мер для прекращения качагства. Жители очень хорошо умели различать угрозы мнимые от действительных и тотчас отказались от дипломатических приемов, где не ожидали от них никакого успеха. А несколько таких примеров, когда качаги самими жителями были бы нам живьем выданы, должно полагать, подорвали бы и их обаяние, и их самонадеянность. Но сплошь и рядом так бывает: что хорошо по инициативе высшего начальника, то нехорошо, исходя от подчиненного...

Неудовольствие князя Воронцова было причиной, что генерал Чиляев попросился в отпуск в Пятигорск к минеральным водам, а исправлять его должность был назначен генерал-майор Б., командир Кавказской гренадерской бригады. Что касается князя Эристова, то он, видимо, пользовался расположением князя Михаила Семеновича, был в отличном расположении духа и изощрялся в остротах над деяниями, особенно военными, Чиляева и его приближенных. Понятно, те все знали и от полного сердца ненавидели сумасшедшего Эристова (так они его называли). Меня они причисляли к партизанам князя Эристова и потому недружелюбно ко мне относились.