Мемуары герцога де Навайля - 44

КНИГА ПЯТАЯ

1674

Едва дела во Франш-Конте были устроены так, как я только что рассказывал, пришло весьма благосклонное и писанное собственноручно послание короля, повелевавшего мне явиться ко двору. По моем приезде его величество милостиво объявил, что я оказал ему великую услугу и возродил славу его оружия в то время, когда это было особенно необходимо. Он присовокупил и множество иных похвал, стремясь подвигнуть меня лишь к одному - к службе во фландрской армии, которой предстояло командовать господину принцу [Конде], и особенно подчеркнул, что я буду в ней единственным генерал-лейтенантом. Я сильно не противился, хотя уже подумывал об отставке, понимая, что мое положение при дворе отнюдь не блестяще и что у меня не причин надеяться на полное прощение короля, даже при тех заслугах, которыми в дальнейшем смогу отличиться. Казалось, следовало улучить время, пока я еще не совсем лишился его расположения, испросить скромную отставку и больше никогда не возвращаться на армейскую службу, всегда столь разорительную для человека бескорыстного. В конце концов, рассуждал я, у меня большое семейство и ради него следует сохранить состояние, еще остававшееся у меня после опалы, - однако друзья, к мнению которых я всегда питал уважение, считали, что я должен продолжить службу. Итак, я позволил себя убедить и нанес визит господину принцу: тот принял меня весьма радушно и по-дружески.

Нет нужды рассказывать обо всем произошедшем за эту кампанию - упомяну лишь, что когда король завоевал Франш-Конте, то направил во фландрскую армию еще троих генерал-лейтенантов - герцога Люксембургского, господина де Рошфора и господина де Фуриля. Не знаю, пожелал ли того сам господин принц или нашлись какие-то иные причины, но король отправил ему приказ разделить армию, чтобы я принял под свою руку одну ее половину, а другая была бы вверена этим троим генерал-лейтенантам, которым предстояло действовать вместе. Принц, покровительствовавший герцогу Люксембургскому и желавший дать ему преимущество перед господами де Рошфором и де Фурилем, предложил мне разделить с ним командование на том основании, что он, якобы имеет немалый полководческий опыт, и прибег к самым убедительным доводам, чтобы я согласился. Мне пришлось, хотя и весьма учтиво возразить: за всю свою армейскую карьеру я придерживался неукоснительно лишь одного принципа - не служить наравне с теми генерал-лейтенантами, которые имели стаж меньше моего; я целых восемнадцать лет командую такими, как эти трое и весьма сожалею, что отказываюсь подчиниться. Это побудило господина принца предоставить герцогу Люксембургскому отдельный корпус, лишь бы только отличить от господ де Рошфора и де Фуриля.

Несколько дней спустя произошло сражение при Сенефе. Когда мы готовились выступить на неприятеля, я со всем смирением, на которое только способен, попросил господина принца определить нашу диспозицию, поскольку герцог Люксембургский позволял себе весьма свободно маневрировать. Принц поинтересовался, где бы мне хотелось быть, и когда я ответил, что рассчитываю возглавить правое крыло, сухо ответил, что сам намерен сражаться на этом участке. Начавшись, битва быстро достигла крайнего накала. Господину принцу доложили о представившейся возможности с большим преимуществом атаковать левое крыло врага. Узнав об этом, он решил вернуться к войскам нашего правого крыла, а мне велел позаботиться о левом, которое уже увязло в ожесточенном бою без определенного перевеса с той или другой стороны. Видно было, что нашим солдатам приходилось туго, пехота, испытывавшая нехватку боеприпасов, слабела. Видя это, я решил обойти противника через дефиле на левом фланге, оборонявшееся двумя линиями кавалерии и четырьмя пехотными батальонами и занять деревушку, где враг разместил четырнадцать батальонов, которые поддерживались с тыла всеми немецкими частями. Предприятие представлялось, бесспорно, дерзким и трудным, но отвага, проявленная нашими войсками, убеждала меня пойти на риск. В это же время ко мне подскакал господин де Ледигьер и передал от имени принца, что я наверняка одержу победу, если смогу преодолеть дефиле. Я обратился к войскам и велел приготовиться к вступлению в дефиле с правой стороны двумя путями, каждый из которых мог пропустить шеренгу из четырех всадников, а для себя оставил более широкую дорогу левее, где способны были бок о бок проехать шесть человек. Пятистам фузилерам из Королевского полка я приказал прикрывать огнем кавалерию на правом пути, двум другим отрядам начать обход по среднему, и сам вошел в дефиле с двумя эскадронами гвардейской кавалерии. Жандармы, королевские шеволежеры и гвардейцы господина принца шли в середине, а часть лёгкой кавалерии во главе с господином Кёнигсмарком - слева. Этот маневр мы совершили уверенно и организованно, чем чрезвычайно удивили врагов. Те ринулись на два моих эскадрона одновременно с фронта и фланга, однако фузилеры, которым я велел стрелять лишь по моему знаку и не всем скопом, так блестяще выполнили приказ, что кавалерийский корпус, пытавшийся атаковать меня во фланг, не смог устоять под их огнем и рассеялся. Но другой конный корпус, весьма многочисленный, атаковал остальные наши эскадроны, не выдержавшие натиска, и обрушившись на жандармов и королевскую легкую кавалерию, разгромил их. Мне удалось быстро соединить свои войска и вместе с конницей, наступавшей левее меня, ударить во фланг неприятельской кавалерии, - да так удачно, что обе ее линии были смяты, четырех пехотных батальона истреблены почти полностью, а остатки отброшены до позиций немецкой армии. Четырнадцать батальонов, стоявших в деревне, увидев, что мы вышли им в тыл и что их ждет судьба первых четырёх, обратились в бегство по дороге, ведущей в низину, стремясь достичь своих главных сил. Это их спасло, ибо они оказались в такой местности, где не могла действовать моя кавалерия. Я распорядился послать в погоню свои разрозненные пехотные отряды, но они были так малочисленны и так измотанны, что принудить их к чему-либо уже было решительно невозможно. День уже подходил к концу, и всех людей я бросил в тесную схватку с противником. Тот, чтобы восстановить порядок в своих рядах, гнувшихся под моим напором, перебросил c левого крыла, дравшегося с господином принцем, кавалерию и пехоту. C приближением ночи грохот боя стих на час или два; затем на стороне господина принца враги открыли такой жестокий огонь, что посеяли было панику в его войсках, но он ободрил солдат своим присутствием. Этот огневой натиск прекратился лишь к одиннадцати часам, однако два или три раза возобновлялся на моей стороне. Я сумел быстро устранить его последствия, хотя он нанесла большой урон моей первой линии. Неприятель, поняв, что его усилия тщетны, воспользовался ночной темнотой для отступления, оставив нас победителями.

После этого великого сражения господин принц объявил, что признателен мне и сказал еще много теплых слов. Потом мы двинулись на выручку осажденному Ауденаарде, и так как летний сезон подходил к концу, то вплоть до окончания кампании не случилось более ничего примечательного.