57
В форточку начал задувать холодный ветер, раньше темнеет, наверное, это уже ноябрь, получается, что я в одиночке больше трех месяцев.
Надо все разложить по полочкам и держаться!
Первое: никто еще от одиночек не умирал… а может быть, умирал…
Второе: с голода тоже на Лубянке никто не умер… хотя не знаю… Нэди… но когда Нэди становилась совсем плохой, ее тут же переводили на больничное питание, со мной этого не случится, и, как я понимаю, санчасть у меня в камере никогда не появится, если только на вынос тела… наблюдение за мной непрерывное… интересно, сам-то заходит в тюрьму или ему рапортуют обо всем до мелочей… если бы не плеврит, я была бы ого-го… назло Абакумову!..
Интересно, как я здесь числюсь?.. По номеру?.. В следственной тюрьме по закону нельзя держать заключенного с приговором… можно… нельзя… глупость… смешно… я железная маска… ведь действительно, как он кричал, никто никогда не узнает, что я здесь…
Третье: если даже я впаду в отчаяние, захочу покончить с собой… здесь этого сделать не дадут, можно не беспокоиться…
Четвертое, и самое главное, как говорят украинцы: «с глузду бы не з'ихать». Хочется заговорить, запеть, может быть, я разговаривать разучилась, делать этого ни в коем случае нельзя, может быть, Абакумов ждет чего-нибудь такого, чтобы объявить меня сумасшедшей… а вообще-то, что ему от меня надо… неужели это просто месть за пощечину, которую я ему все-таки, наверное, дала… не думаю… но арестована-то я действительно без ордера по его записке, ворвались полковники и схватили… мне теперь снится эта записка какая-то нечаянная, наспех, даже не на полном листе бумаги…
Пятое: не сломаться — ходить столько, сколько я ходила, я уже не могу, силы уплывают, гимнастику делаю в полноги, на оправке о холодной воды начинается озноб, изнуряет голод.
Шестое: не думать о доме, чтобы не биться головой о стену, здесь и этого не дадут сделать, свяжут… мысли о доме невыносимы… Какое счастье, что и дома, и с Левушкой все хорошо.