Бакена. Моё детство - 57

Глава 43

На фото: так выглядел речной бакен на Иртыше в эти годы.

Детство ушло вдаль...

Детства чуть-чуть жаль.

Из песни

***

 Получив от родителей добро на работу мотористом у дяди Вани, я на следующий день с утра пораньше на нашей деревянной вёсельной лодке пересёк Иртыш и вскоре оказался на «острове». Дядя Ваня находился дома и встретил меня радушно. Здесь же я увидел и тётю Мотю (дядину жену), которая шутя и как бы подбадривая меня, вдруг спросила:

 — Ну, как, Лёня, настроение боевое?

 — Боевое, — серьёзно ответил я.

 Их детвора крутилась вокруг меня — похоже, чувствовала, что в моей жизни наступает какое-то изменение.

 Должность у дяди Вани с недавнего времени стала называться по-другому: не старшина, а путевой мастер. Раньше, когда моторных лодок у старшин не было, на вёслах сидели гребцы. Та должность, на которую принимал меня дядя, официально в документах называлась так: путевой рабочий. Дядя в шутку мне сказал:

 — Я буду называть тебя помощником путевого мастера, а не рабочим.

 Я написал заявление, отдал дяде Ване, а сам горел искренним желанием побыстрее приступить к работе. Скорее всего, меня манил романтизм взрослой жизни. Технологию работы бакенщиков я знал — часто наблюдал за их работой. Кое-что узнал в своё время от отца: мы заплывали далеко вверх по реке, а потом, уже по темноте, ориентируясь по таинственно мерцающим белым и красным огонькам бакенов, спускались вниз, и отец рассказывал и показывал, как в этом «речном царстве огней» нужно разбираться.

 В распоряжении путевого мастера находилась металлическая лодка (баркас) средней величины с двенадцатисильным стационарным двигателем Л-12. Дядя показал мне, как заводить мотор, как заливать в бак бензин, как управлять лодкой. Мы с ним отчалили от берега, он попросил меня всё делать самостоятельно, а сам как бы стал пассажиром. Я волновался, но ошибок почти не делал. Мы проехали с километр вниз по перекату, потом вернулись, а когда причаливали, я не вовремя сбавил газ, и лодка по инерции сильно выскочила на берег. Дядя Ваня замечание мне не сделал, лишь с улыбкой заметил:

 — Так тоже можно причаливать, только лодку потом с берега приходится очень долго сталкивать. Завтра ещё потренируемся, а послезавтра поедем вверх по Иртышу до Зубатки — это наш самый дальний перекат, до него километров двадцать.

 Почему перекат назывался Зубаткой, никто не знал, но я где-то вычитал, что зубатка — это окунеобразная морская рыба с удлинёнными передними зубами. Может, здесь когда-то какое-нибудь пресноводное чудище с «зубами вперёд» попалось — вот и пошёл слух, а за ним название.

 До Зубатки мы добирались в течение дня, заезжая по пути к другим бакенщикам. Дядя Ваня представлял им меня (они со мной, как со взрослым, уважительно здоровались за руку), затем решал с ними некоторые вопросы по работе (выдавал красные и прозрачные стёкла для фонарей, фитили, спички) и мы ехали дальше. За рулём почти всё время он находился сам, лишь на спокойных участках реки руль доверял мне, после чего брал намётку и проверял глубину русла. Кто не знает, поясню, что намёткой называется трёхметровый лёгкий деревянный шест с делениями, который применялся, да и сейчас применяется на речных судах для измерения глубины реки.

 Когда к вечеру мы, наконец, добрались до места назначения, на берегу нас встретил бакенщик — коренастый седой казах, которого звали Кубашем.

 Здесь мы остались ночевать. Семья у Кубаша оказалась большой, но ужинать за стол сели лишь взрослые, видать, стеснительных детишек, которых я видел лишь издалека, покормили раньше. Стол, за который нас пригласили, оказался круглым, высотой не более полуметра. Вместо стульев прямо на полу лежали небольшие подстилки, на которых и нужно было сидеть.

 Ещё до ужина дядя у меня спросил:

 — Кумыс пить будешь?

 Я этот напиток никогда раньше не пил, но тут согласился: нужно привыкать к роли взрослого человека. Кумыс в пиале принёс сам хозяин, я к этому времени уже с ним познакомился. Белая жидкость оказалась до жуткости кислой — пока её выпил, у меня чуть скулы не свело, и я тут же почувствовал, что слегка захмелел.

 Сидеть на полу, скрестив ноги перед собой, непривычно, но я быстро приспособился. У этого бакенщика мне запомнился ужин «по-казахски». На столе в большом блюде появился приличный кусок дымящегося отварного мяса, который тут же хозяином прямо голыми руками с помощью небольшого ножа был порезан на более мелкие части — так выглядело национальное казахское блюдо бешбармак — и, опять-таки в пиалах, подали бульон.

 Что мне нравилось в дяде — он не курил и не увлекался водкой. Правда, за вкусным, сытным ужином они с Кубашем на двоих выпили больше полбутылки и в таком виде повели разговор на разные, понятные им двоим, темы.

 За столом я чувствовал себя скованно, поскольку вот так, запросто, со взрослыми на равных, мне сидеть приходилось редко. Любезная пожилая хозяйка беспрерывно подкладывала мне новые порции бешбармака. Под конец ужина у меня появилось ощущение, что я находился на лукулловом пиру, где впихал в себя мяса столько, сколько не съедал за год.

 Потом началось чаепитие. Чай по-казахски — это целый ритуал. На стол поставили большой латунный самовар, масло, сливки, сахар, круглые пончики, которые у казахов назвались баурсаками. Я удивился — чай, как до этого кумыс и бульон, тоже подавался в пиалах. Сначала в них наливалось немного сливок, потом в сливки добавлялась крепкая заварка, которая для особого аромата готовилась со щепоткой чёрного перца (об этом мне позже «по секрету» сказал дядя Ваня), и только после этого из самовара до половины чашки наливался кипяток. Я никогда не подозревал, что бывает такой вкусный чай! Но ещё больше я удивился, когда попробовал масло: оно было самодельное, немного присоленное. Представьте: приперченный чай со сливками, вприкуску сахар и тут же солёное масло с необычными баурсаками!

 Таким мне запомнился мой первый, настоящий рабочий день. На следующий день мы вернулись на «остров».