Теперь, следуя хотя приблизительно хронологическому порядку, скажу, что первое знакомство мое в среде минусинских обывателей было с Николаем Михайловичем Мартьяновым, о котором, помимо кн. Кропоткина, ранее слыхал кое-что и в г. Красноярске.
Наперед скажу, что это был замечательный человек, который навсегда искоренил у меня распространенный взгляд, что среда засасывает людей, что в глухой провинции гибнут таланты, что в медвежьих углах не может проявиться никакая сила.
Выдержав экзамен на провизора в Казанском университете, в котором слушал соответствующие лекции, Мартьянов, кажется, по предложению д-ра Малинина, приехал в Минусинск, где и занял место провизора в аптеке названного доктора. А кто не знает обязанности провизора, особенно если у него нет помощника. Приходится, не покладая рук, работать с утра до ночи. Так и работал Мартьянов, потому что был он человек бедный, который должен был, помимо себя, содержать еще родственников, живших в России. Особенно тяжелыми были для него базарные дни, когда в Минусинск стекались люди с разных мест и, конечно, старались запастись лекарствами в единственной на весь округ аптеке. Во время базаров Мартьянов, что называется, не разгибал спины, изготовляя и отпуская лекарства.
Мыслимо ли, казалось бы, еще что-нибудь делать при таком каторжном труде?
А между тем Мартьянов создал замечательный Минусинский музей, слава которого дошла до Европы, миновав, как это часто бывает, Россию; образовал прекрасную при нем библиотеку, способствовал всестороннему изучению округа в естественно-историческом отношении, вообще взростил ранее брошенные семена культуры и насадил новые деревья ее, получив еще при жизни своей обильные плоды.
В первый же мой визит к нему я уже воочию увидел и понял метод его работы, если можно так выразиться.
Аптека, где он меня принял, была битком набита народом всех полов и возрастов, и многие из посетителей, особенно дети, которых, к слову сказать, Мартьянов наделял лакомствами, доставляли Николаю Михайловичу всякого рода "редкости": кто -- камни, кто -- кости, кто -- растения, кто -- насекомых, вообще все то, что принесшему казалось заслуживающим внимания, "редкостью", имеющей право занять место в музее. И все эти оригинальные дары Мартьянов любезно принимал, складывал в одну кучу, одновременно продолжая тут же, на глазах всех изготовлять лекарства и, не отрывая глаз от колбочек, весов, пробирок, баночек, банок и т. п., без умолку беседовал с пациентами, расспрашивая их, что они видели или слышали замечательного, обращали ли внимание в местах своего жительства на то, на что он указывал в прошлый раз, не могут ли достать для музея то-то и то-то и т. д.
Я был поражен и трудоспособностью и способностью Мартьянова, но в то же время не видел никакой возможности познакомиться с ним в общепринятом смысле и, посидев некоторое время, собрался уходить.
-- Куда же вы?-- задержал меня Николай Михайлович.
-- Я зайду как-нибудь в другое время, когда вы будете более свободны...
-- Да у меня никогда больше времени не бывает,-- всегда так... Впрочем, позвольте, вы когда встаете?
-- Часов в семь.
-- Можно к вам в это время нанести визит?
-- В семь-то часов?
-- Да, да, я только и хожу по гостям, что ранним утром, до открытия аптеки, и поздним вечером, после ее закрытия.
-- Буду очень обязан...
-- А если что-нибудь задержит -- позвольте часов в 11 вечера забежать?
-- Сделайте одолжение...
По правде сказать, я думал, что все эти обещания являлись простою вежливостью страшно занятого человека, действительно не имеющего возможности знакомиться обыкновенным способом, но и не желающего в то же время оскорбить нанесшего ему визит, и не надеялся на скорое посещение меня Мартьяновым.
Но каково же было мое удивление, когда на другой же день ранним утром послышался звонок и, отворив дверь, я увидел Николая Михайловича.
-- Не ожидали?-- улыбаясь, спросил он меня.
-- Должен признаться, что да... Пожалуйте...
-- Я мог бы еще раньше придти, да все разбирал вчерашние дары для музея.
-- Не выпьете ли чаю?
-- С удовольствием... А самовар уже готов?... Я, ведь, долго не могу..
-- Все готово...
-- Отлично...
Мы отправились в столовую, где Николай Михайлович познакомился с женой, и за чаем полилась у нас оживленная беседа.
Мартьянов рассказал, что из приносимых ему "редкостей" подавляющее большинство, как ни на что непригодное, выбрасывается вон, а кое-что всегда остается, как ценное, и идет в музей...
Но массовые пациенты вообще мало сочувствуют росту музея и библиотеки; наиболее существенные и обильные материалы добываются путем утилизации интеллигентных сил.
-- Всякий интеллигентный человек должен дать все, что может, для той местности, где проживает...
Мартьянов при этом словно пронизывал меня и жену своим взором, как бы узнавал, что от нас он может получить.
И скоро он узнал.
-- Я вижу, господа, что оба вы могли бы кое-что сделать для библиотеки... Прежде всего, нет ли у вас какихлибо книг, которые вы могли бы для нее пожертвовать?.. Затем, нужно составить каталог... Если пожелаете, работать у нас можно, и время ссылки пролетит незаметно и с пользою... Я даже не понимаю, как не найти захватывающего дела в любом месте на земном шаре... Везде интересно...
Мартьянов посидел не больше часу, и за это время обворожил и меня, и жену, при чем мы отдали все "ненужные" книги и согласились работать в библиотеке.
Так мало-помалу привлек он, начиная с кн. Кропоткина, большинство ссыльных, причем некоторые из них, приложив свои богатые научные силы, принесли громадную пользу не только музею, как таковому, но, при посредстве последнего, и науке.
Свободное копирование
