Жизнь в Минусинске - 5

Возвращаюсь к прерванным воспоминаниям об устройстве в новом месте жительства.

 Первым, кто познакомил меня и жену с условиями минусинской жизни, был князь Александр Алексеевич Кропоткин, родной брат известного географа и анархиста, князя Петра Алексеевича Кропоткина.

 По словам Джорджа Кеннана, "кн. Кропоткин не был ни "нигилистом", ни "революционером". Впервые его арестовали еще в 1858 г. студентом Петербургского университета за одну английскую книгу, данную ему профессором Тихонравовым, которого он не хотел назвать. По окончании университета, кн. Кропоткин занимал видный пост в почтово-телеграфном ведомстве и в это время имел столкновение с министром внутренних дел, из-за чего и вышел в отставку. В 1876 г. он был вторично арестован и сослан в Минусинск, по совершенно неопределенному, но роковому в России обвинению в "политической неблагонадежности". Судить его было не за что"...

 Александр Алексеевич нанес форменный визит, чем немало смутил нас.

 Когда он позвонил, Валерия Николаевна, принципиально отрицавшая прислугу, сама подтирала полы, а я, одетый в старую блузу и туфли на босую ногу, наливал в лампы керосин.

 Полагая, что явился кто-либо из приехавших с нами товарищей, я, не приводя себя в порядок, отправился отворить дверь.

 Каково же было мое изумление, когда я увидал высокого, худого, с большою бородою, совершенно прилично одетого господина в очках, а у под'езда стоял экипаж, запряженный парою лошадей.

 -- Извините,-- растерянно залепетал я...

 -- Князь Кропоткин,-- отрекомендовался на эго Александр Алексеевич, приветливо улыбаясь и протягивая мне руку.

 -- Извините, мои руки в керосине... Пожалуйте...

 Но тут на выручку явилась, успевшая кое-как приодеться, моя жена, которая и заняла князя, а я, воспользовавшись этим случаем, юркнул, чтобы придать себе хотя приблизительно человеческий вид.

 Однако, с первых же слов выяснилась такая простота Кропоткина, такая его сердечность, что у нас, как говорится, развязались языки и полилась живая беседа.

 Князь, еще семь лет тому назад сосланный в Минусинск, конечно, превосходно изучил маленький городишко и сообщил нам самые утешительные сведения.

 Как старинный ссыльный пункт, Минусинск давно уже приобщен к культуре. Первыми насадителями ее были еще декабристы, потом поляки 30-х и 60-х годов, наконец, русские государственные преступники. При этом многие из поляков сделались уже постоянными жителями Минусинска и его округа и проявляли искреннее сочувствие русским. Скажу здесь к слову, что впоследствии я собрал немало сведений о жизни в Минусинске декабристов и статью о них послал в "Русскую Старину". Мих. Иван. Семевский уведомил меня, что статья интересна, принята и будет напечатана. Но, увы, она не появилась до самой смерти редактора этого популярного в свое время журнала, а со смертью Семевского исчезли все следы для розыска статьи.

 Как к ссыльным полякам относилось местное население, тому доказательством может служить следующий факт, имевший место в Енисейске. Молодой поляк нанимал у одной обывательницы квартиру. Та начала расспрашивать его, за что он попал в Сибирь.-- "Убил ты что-ли кого"? -- "Нет",-- отвечал поляк.-- "Может, украл?" -- "Нет, и не крал*.-- "Так за что же тебя сюда послали?"--"Я -- поляк".-- Обывательница взглянула на допрашиваемого с состраданием и, грустно покачав головой, произнесла: -- "такой молодой, а уже поляк!" Очевидно, обывательница считала слово "поляк" названием неизвестного ей, но какого-то тяжкого преступления. В квартире, однако, молодому человеку она не отказала. Возвращаюсь к Кропоткину. Он назвал фамилии польских семей: Корженевские и Войцеховские, а из русских указал на акцизного надзирателя Куна, доктора Малинина и особенно на Николая Михайловича Мартьянова, творца минусинского музея, в котором работал и князь Кропоткин, занимаясь в то же время астрономией. Единственно, что было для нас тревожно в сведениях Александра Алексеевича, так это то, что лично ему в Минусинске жизнь стоила недешево. Но скоро, однако, выяснилось, что все это зависело от самого князя, который не в силах был отказаться от многих привычек былого и сузить себя до тех рамок, в которые, и в силу необходимости, и по принципу, вдвинули себя мы. При всем теоретическом стремлении к демократизму, он не мог отказаться от множества привычек, как, например, держание лошадей в городе, который, как говорится, можно было переплюнуть и т. п. Между прочим, будучи несколько лет единственным "государственным преступником" в Минусинске, князь перезнакомился со многими обывателями и, чтобы поддержать престиж поднадзорного, отдавал им тем же, что получал, т.-е. устраивал у себя вечера, не уступавшие обывательским и т. п. С нашей точки зрения, все это были "слабости", не соответствовавшие истинному демократизму, но Александр Алексеевич и его семейство, состоявшее из жены и двоих детей, были настолько симпатичны, настолько искренни, чистосердечны и просты, что мы ограничивались лишь дружеским указанием на необходимость "сокращений" расходов, с чем Кропоткин теоретически совершенно соглашался. Весьма возможно, что он, под влиянием ссыльных, осуществил бы это на практике, но очень скоро Кропоткин переведен был в Томск, где и лишил себя жизни.

 Что заставило его сделать это, для нас осталось неизвестным, но носились слухи, будто и в этом тяжелом случае не малую роль играли материальные условия,-- мысль об отсутствии средств к жизни.

 Это подтверждается и "Восточным Обозрением", в No 34 которого за 1886 г. сообщалось о самоубийстве Александра Алексеевича. Именно там говорилось: "Он уже собирался вернуться в Россию, уже отправил жену и троих детей к родным в Харьковскую губернию. Он горячо любил свою семью и после от'езда жены и детей почувствовал себя одиноким, впал в уныние, затосковал по ним. К этому присоединилась еще тревога по поводу отсутствия средств к жизни. Некогда довольно богатый землевладелец, князь Кропоткин за долгий период ссылки в Сибири прожил почти все свое состояние, так что после его смерти у него оставалось имущества не больше, чем на 300 руб. В 45 лет ему предстояло впервые серьезно подумать о том, чем жить и на что содержать семью,-- вопрос тем более трудный, что в России человек науки не может рассчитывать много заработать на литературном поприще, а ни к чему другому князь Кропоткин не чувствовал себя способным"

 Я немного опередил события, сделав это, чтобы более уже не возвращаться к кн. Кропоткину.