В Красноярске - 15

 Я гордился своими сожителями, которые, не взирая на мою молодость, относились ко мне, как к равному. Мне было лестно, что живу с видными писателями, и моею тайною мечтою было -- проложить себе путь в те органы, в которых и они пишут. Хотя статьи мои и корреспонденции без затруднения печатались уже в провинциальных и некоторых столичных органах Европейской России, хотя я был приглашен в постоянные сотрудники сибирских газет, где и писал, но все же мысль о таком органе, как "Отеч. Записки", казалась мне недопустимой и дерзновенной, и я, боясь об этом говорить, тайно, по ночам, когда все засыпали, готовил статью в этот журнал. Единственный человек, который знал об этом, которому я читал свою статью, была В. Н. Левандовская, горячо поддерживавшая меня во всяких моих дерзаниях.

 К ней я и перейду.

 Валерия Николаевна, помимо забот о партиях и свиданий в тюрьме, имела уроки: она занималась с дочерью Лесевичей, давала уроки русского языка у золотопромышленников Кузнецовых и, кроме того, тайно бесплатно обучала бедных детей, которых сама разыскивала по городу. Говорю "тайно", потому что ссыльным было строго-настрого воспрещена педагогическая деятельность. Свободной Валерия Николаевна была только по вечерам, и я, покуда не поселился вместе с нею, не пропускал ни одного вечера, чтобы не посетить мою невесту в ее скромной с убогой обстановкой комнатушке, где, однако, столько было уюта, что я бы не променял эту каморку ни на какие богатые хоромы. Меня всегда ожидал самовар и теплая, дружеская встреча любимой девушки. Обменявшись новостями дня, содержанием писем, если таковые получены были в течение дня, мы, обыкновенно, занимались чтением какой-нибудь, в большинстве, серьезной книги до глубокой ночи, когда я отправлялся домой. Так изо дня в день проводили мы время, не замечая, как оно летит. Но однажды я застал Валерию Николаевну в совершенно непривычном настроении. Бледная, с явными признаками слез на глазах, она не могла скрыть своего волнения и сердилась за это на себя.

 -- Что с вами, моя дорогая?-- спросил я.

 -- Да ничего, не обращайте внимания.. Это так себе, пройдет...

 -- Нет, я не могу быть равнодушным к вашему настроению и, если вы считаете меня другом, должны открыть мне причину... Вы знаете, что совместно всякое горе переносится легче.

 -- Я не считаю себя в праве тревожить вас... Что я вам за друг, если буду только причинять вам неприятности... Я проклинаю себя, что вы меня застали в таком виде.

 И долго пришлось мне уговаривать Валерию Николаевну, покуда она, наконец, не открыла мне свою тайну.

 Еще на этапах она вскользь упоминала, что вся ее семья сослана, но в то же время Валерия Николаевна проявляла столько жизнерадостности, что никому и в голову не приходило выражать по ее адресу какое-либо сожаление. Наоборот, она всех бодрила, всех утешала, вселяя веру и надежду на лучшее будущее. Но оказалось, что Валерия Николаевна, затаив в глубине души своей великое горе, не считала себя вправе проявлять его; лишь по ночам давала волю своим терзаниям и нередко, уткнувшись в подушку, плакала подавленными слезами. Причиной же ее горя была горячая, редкая любовь к своему семейству. Она обожала своих престарелых родных и сильно любила своих сестер. Между тем 75-ти летнего отца и 68-летную мать с подростками дочерьми -- 19-ти и 17-ти лет -- выслали в Архангельскую губернию, а старшую сестру Феликсу Николаевну -- на поселение. Что касается Валерии Николаевны, то она, 28 мая 1878 г. была арестована в Одессе, неделю просидела при полиции, а затем ее увезли в Вологду. Здесь она просидела 5 дней в полиции и выслана в Устюг. В этом городе она провела 11 месяцев, а потом переведена в г. Николаевск, где прожила около 6 месяцев. Наконец, из этого города В. Н. была привезена в Московский тюремный замок, проведя в котором 11 месяцев, была отправлена в Восточную Сибирь. Ссылка совершенно разорила семью, и родным Валерии Николаевны не на что было жить. Бедствовали и другие более или менее близкие родственники. Дело в том, что В. Н. происходила из польской семьи, многие члены которой принимали горячее участие в восстаниях поляков 30-го и 63 г. г. прошлого столетия. Часть их погибла в боях, часть эмигрировала. У оставшихся родственников, как, например, тетки В. Ник. М. Ф. Кленовской,-- имущество было конфисковано и они остались без всяких средств. И, вот, каждое их письмо, несмотря на все усилия родных скрыть тяжесть своего положения, разрывало душу Валерии Николаевны, заставляя напрягать все силы своего ума, чтобы хоть как-нибудь помочь им. Весь свой скудный заработок она отправляла родным, оставляя для себя лишь столько, чтобы не умереть с голоду, при чем выяснилось, что Валерия Николаевна почти вовсе не обедала.

 Я не шутя рассердился на моего друга за сокрытие своего положения, и тут же мы решили поселиться на одной квартире. Хотя и у меня средств не было, но все же я время от времени получал гонорар за свои статьи, который давал возможность скромно существовать двоим лицам, и следовательно, все то, что приходилось Валерии Николаевне затрачивать на квартиру и на себя, можно было отправлять ее родным.