В Красноярске - 14

 Перехожу к В. В. Лесевичу.

 Если у Южакова не было ничего генеральского, хотя и отец, и даже, кажется, дяди его были генералы, то у Владимира Викторовича Лесевича не было ровно ничего военного, не взирая на то, что он, по окончании гимназии и инженерного училища, не только служил в офицерских чинах на Кавказе, но и сражался с горцами, а затем прошел курс академии генерального штаба. Владимир Викторович был типичный ученый, но в то же время живой, остроумный и отзывчивый человек. И эти черты характера нередко заставляли его сворачивать с научного на публицистический путь, причем на этом пути он обнаруживал блестящий талант. Как раньше говорилось, познакомился я с Лесевичем в Петербурге, когда, в конце 70-х годов, ездил туда депутатом от группы киевских радикалов для переговоров с петербургскими либералами о совместных действиях для достижения конституции. Хотя, по сравнению с Владимиром Викторовичем, я был мальчишка (мне было 21--22 года, а Лесевичу 40--41 год), он принял меня так радушно, так в то же время серьезно отнесся к моей миссии, что, несмотря на краткость нашего первоначального знакомства, что называется, обворожил меня.

 Скоро после этого его арестовали, продержали в Литовском замке и выслали потом в Енисейск, но за что -- не знаю. Думаю, что главную роль сыграла связь его с П. Л. Лавровым и со многими представителями движения 70-х годов, так как лично Владимир Викторович, кажется, ни к какой партии не принадлежал.

 И с Южаковым, и с Лесевичем приехали добровольно их жены, не имевшие заметного политического прошлого.

Что касается, наконец, воспитанника киевского университета и публициста, Якова Николаевича Шульгина, то он в общей массе был выслан тоже, кажется, из Одессы в 1879 году.

 Таков был состав нашей квартиры по своему прошлому, насколько было оно мне известно. В Сибирь Лесевич приехал уже с крупным научным и литературным именем. Помимо постоянного участия в авторитетнейшем из тогдашних журналов -- "Отечественных Записках" и ряда научных статей в них, как, например, "Философия истории на научной почве", "Позитивизм после Канта", "Эмиль девятнадцатого столетия" и мн. др., за ним числились уже и отдельные научные труды, как: "Опыт критического исследования осново-начал позитивной философии", "Письма о научной философии". И в Красноярске он продолжал свои научные занятия, имея в своем распоряжении превосходную библиотеку, которую привез с собою из России, и выписывая много русских и иностранных газет и книг. Любопытно, что наука избавила Лесевича от контроля, которому подвергалась переписка всех ссыльных. По рассказам, случилось это таким образом. В Тару, Тобольской губ., был сослан большой приятель Лесевича, известный публицист и статистик Н. Ф. Анненский. Ему Лесевич послал из Красноярска громадное послание, в котором выяснял "сущность испанской философии". Тема, очевидно, настолько благонадежная, что не могло быть и речи о недоставлении адресату такого письма. Между тем от Анненского долгое время не получалось ответа, а затем пришло извещение, что письмо не дошло. Лесевич со свойственной ему настойчивостью стал производить расследование, причем выяснилось следующее: заведывавший нашею перепискою чиновник канцелярии губернатора, кажется, Слатковский, прочитав о сущности философии, ничего не понял из этого письма и, опасаясь ответственности, передал его на усмотрение губернатора. Губернатор тоже ничего не понял и, по тем же основаниям, какие были у его чиновника, приказал препроводить "испанскую философию" в департамент полиции. С последним случилось то же, что и с красноярскою администрацией: письма в Петербурге не поняли и обратно отослали енисейскому губернатору на его усмотрение. Тогда,-- говорили,-- начальник, енисейский губернатор, и возбудил ходатайство об освобождении переписки Лесевича от контроля, чтобы, значит, не затруднять властей и не тратить понапрасну времени. Ходатайство было уважено.

 Владимир Викторович вел необыкновенно правильный и чрезвычайно умеренный образ жизни. Он не пил, не курил, соблюдал гигиену, совершал прогулки, руководствуясь при этом показаниями термометра и барометра. Последнее обстоятельство вызывало со стороны ссыльных добродушную иронию, тем более, что сплошь да рядом барометр обманывал Лесевича. Особенно острил на эту тему талантливый юноша П. З. Попов.

 Демократ с ног до головы, одевавшийся неизменно в костюм простого рабочего и занимавшийся чуть ли не столярным ремеслом, Петр Зосимович, хотя и с большим уважением относился к Лесевичу, не мог переварить его, я бы сказал, культурности. И, вот, если Попов заходил к Владимиру Викторовичу в момент, когда последний, собираясь на прогулку, справлялся с барометром, Попов поступал совершенно обратно действиям Лесевича.

 -- Ну, барометр идет в гору,-- говорил, положим, Лесевич,-- можно идти без галош и зонтика.

 -- В таком случае позвольте мне взять то и другое,-- язвительно улыбаясь, заявлял Попов.

 -- Сделайте одолжение,-- отвечал деликатнейший Владимир Викторович, не умевший ни в чем и никому отказывать,-- но зачем?

 -- Раз вы идете без галош и зонтика, то наверное будет дождь.

 Лесевич на такие остроты отвечал обыкновенно добродушным смехом, жаловался на барометр, об'ясняя неверность его парижским происхождением.

 -- Повидимому,-- говорил он,-- парижский барометр не подходит под сибирские условия.

 И в работах Владимир Викторович был чрезвычайно обстоятелен и систематичен. Приступал он к ним с большими подготовками, при чем даже письменные принадлежности не упускал из виду. Сплошь да рядом он жаловался, что в Красноярске нельзя достать "настоящей бумаги" и "настоящих перьев". Лесевич свободно писал лишь на бумаге лоснящейся, за которую не цепляются перья.

 -- Не может быть ничего отвратительнее волохатой бумаги,-- пояснял он при этом,-- останавливая перо, она останавливает и мысль, постоянно отвлекая ее зацепками и порчею перьев.

 С. Н. Южаков представлял совершенную противоположность В. В. Лесевичу. Если последнего можно было сравнить с ученым немецкого типа, то первый был чистейшей воды русский человек. Живой, общительный, он не прочь был провести напролет ночь и изрядно выпить в компании, не придерживаясь никакой правильности и систематичности ни в жизни, ни в работе. В зависимости от настроения, то работал он запоем, то ничего не делал. Он необыкновенно быстро писал статьи для "Русских Вед." и "Отечественных Записок", как вообще все быстро делал. Обладая редкими способностями, Сергей Николаевич с поразительным успехом ориентировался во всяких науках, при чем проявлял какой-то особый дар в изучении языков. Я никогда не забуду, как он мгновенно овладел английским языком. Этот язык понадобился ему, кажется, для прочтения каких-то книг в библиотеке Лесевича. Сергей Николаевич в самый короткий срок усвоил три тысячи корней и вскоре после этого свободно читал английские книги и газеты.

 Но очерченная разница между Южаковым и Лесевичем не мешала быть им в самых теплых и дружеских отношениях. Сергей Николаевич по несколько раз в день поднимался в верхний этаж и долго беседовал на разные темы с Владимиром Викторовичем.