Подведение итогов жизни - 30

 Возвращаясь к сотрудничеству в "Одесском Вестнике", скажу, что, как и говорил Зеленый, я не мог печатать ничего, так как цензура свирепо уничтожала все мои произведения.

 Последнее обстоятельство, в связи с общими тяжкими политическими условиями, крепко смущало меня. Я просто не знал, что мне делать. Меня потянуло на запад, чтобы хотя немного подышать там свежим воздухом. Я заявил об этом Зеленому и скоро, при его содействии, при чрезвычайно счастливых условиях уехал за границу.

 Алешинский предводитель дворянства, г. Нестроев, искал лицо, которое могло бы привезти его детей из-за границы. Зеленый, хороший знакомый Нестроева, порекомендовал меня. Мне предоставлено было право сколько угодно жить за границей, лишь бы, в конце концов, привезти детей, или, в крайнем случае, усадить их в поезд прямого беспересадочного сообщения из Мюнхена или Вены до русской границы.

 Получив паспорт, с разрешения жандармского полковника Кноппа, с чувством живейшей радости отправился я впервые в Европу.

 Трудно словами передать испытываемое мною удовольствие. Я переезжал из одного крупного культурного центра в другой, посещая театры, музеи, народные вечера, митинги, не зная покоя с утра и до ночи. Вдоволь насладившись всем, чем было можно, я отправился за детьми Нестроевых. Они оказались чрезвычайно бойкими, развитыми и великолепно знавшими Европу. Прежде чем ехать домой, они изъявили желание пожить, как они говорили, "в свое удовольствие" в. Вене. Я не протестовал и опять с ними стал посещать все, достойное внимания. Особенно часто бывали мы в Hofburg theater на Ринге, где в то время была великолепная опера. Но, вот, в один прекрасный день, когда я меньше всего думал о России, вдруг получаю письмо с извещением, что меня "розыскивает полиция". Дня через два прислано было еще более тревожное сообщение, причем мне советовали "не возвращаться в Россию". В первый момент по прочтении я соглашался о названным советом и решил довезти детей до границы и возвратиться обратно. Но на другой день, когда подумал, что должен на веки расстаться с отечеством, меня обуял страх. Я так явственно стал ощущать, что европейская жизнь идет мимо меня, что я не нужен Европе, что совершенно, как лишний человек, я измучаюсь здесь. Две ночи не спал я после этого, а в третью решил ехать в Россию -- "что будет, то будет"!-- и, взяв детей, поехал, чтобы быть арестованным.

 Вот какие отрывки из воспоминаний извлекла моя память. Здесь они проверены литературными данными.

 Неужели все это известно жандармам?-- задавался я вопросом, и если да, то каким образом они это узнали? Единственное об'яснение было то, что в среде, в которой я вращался, были шпионы. Тогда оправдывалась моя теория, из-за которой я ломал копья: доказывая необходимость добиваться конституции я, между прочим, указывал, что при нелегальной деятельности, при вечном укрывательстве, нет никакой возможности избавиться от шпионов и провокаторов, а это не только парализует всякую деятельность, но еще направляет ее исключительно на пользу жандармов, строющих карьеру на уловлении крамолы. Лишь при полной свободе печати, слова, совести, союзов и партийных организаций возможна продуктивная работа на благо страны.

 Но кто же оговорил меня?

 Это, вероятно, выяснится на допросе. И я стал с нетерпением ждать его.