Подведение итогов жизни - 27

 Из других знакомых моих в Одессе остановлюсь на Андрее Ивановиче Желябове.

 После оправдательного приговора по "Большому процессу" (193-х), длившемуся с 18 октября 1877 г. по 23 января 1878 г., Андрей Иванович Желябов, с целью пропаганды, лето 1878 г. провел в Подольской губернии, в качестве бахчевода, а осенью того же года переехал в Одессу, где я с ним и познакомился.

 А. И. был сын крепостного крестьянина Таврической губернии, Феодосийского уезда, деревни Николаевки. Окончив Керченскую гимназию, в которую отдан был помещиком, А. И. поступил в Новороссийский университет, откуда в 1872 г., в возрасте 21-го года, был удален "за беспорядки* по известному в свое время делу профессора-слависта Богишича.

 А. И. связан был с Одессою и браком: он был женат на дочери бывшего одесского головы, О. С. Яхненко. Вот это последнее обстоятельство и послужило первою причиною знакомства моего с А. И. Представители семейства Яхненко, как родственники Симиренко, приезжали из Одессы в Городище, Киевской губернии,-- в 6-ти верстах от которого расположен был сахарный завод,-- и в том числе бывала жена А. И.

 С первого же раза А. И. произвел на меня сильное впечатление и глубоко врезался в моей памяти. Как сейчас вижу его внешний облик: ясные голубые глаза, открытый лоб, небольшая окладистая борода, коренастая, выше среднего роста, фигура, гордая осанка, порывистая, нервная походка.

 Широко образованный и начитанный, он в то же время был прекрасный оратор и всегда говорил с большим увлечением и непоколебимою убежденностью в справедливости тех взглядов, которые он защищал. В этот период А. И. был еще ярый народник пропагандист, и, слушая его горячую защиту чисто пропагаторской деятельности среди народа, никто бы не поверил, что всего через год он будет уже одним из самых видных членов партии "Народной Воли", а через три года -- будет приговорен к смертной казни за деятельное участие в деле 1-го марта. Дальше мы скажем о причине такой эволюции в миросозерцании Желябова, а сейчас постараемся, насколько позволит нам память, сообщить еще некоторые данные из описываемого периода жизни А. И. в Одессе. Он был членом кружка пропагандистов-чайковцев и пользовался большою популярностью и уважением в этом городе, энергично вел пропаганду своих идей и приводил их в осуществление с упорством и настойчивостью, соответствовавшими его необыкновенно твердому характеру. Следствием этой деятельности и было привлечение Желябова в 1877 г. к процессу "193".

 Он и от жены своей требовал "сближения с народом".

 Добрая Ольга Семеновна не могла не подчиниться властному призыву своего мужа, но это "сближение" было для нее мучительным делом. Она сама мне как-то говорила, что, работая на огороде (должно быть, в родной Желябову Николаевке), она, лежа на меже, "плакала, вспоминая о рояле". Сообщала ли об этом Ольга Семеновна Андрею Ивановичу, не знаю, но думаю, такой мотив показался бы ему смешным, потому что благо народа, как его понимал Желябов, было самою существенною и, пожалуй, единственною целью его жизни.

 У нас (т. е. у меня и Л. П. Симиренко) с ним велись горячие споры на тему о благе народа, разно нами понимаемом. Я переехал на жительство в Одессу после "коммуны" и трех лет учительства, во время которого имел возможность довольно близко познакомиться с деревнею и результатами пропаганды. Такая деятельность лично меня, как я уже говорил, не удовлетворяла и казалась бесполезною.

 Повторяю, что ужасающая безграмотность, тьма, невежество и бесправие крестьянского населения совершенно парализовали пропагаторскую работу тем более, что правительственные репрессии лишали возможности свободной работы в деревне. Как выше говорилось, для меня уже тогда начинало выясняться, что без политической свободы трудно, если не возможно, что-нибудь сделать, для народа. Конспиративная, тайная деятельность, не говоря уже о громадном проценте жертв, захватывала такие ничтожные круги населения, что, в сущности говоря, овчинка не стоила выделки. Между тем при политической свободе эта работа принимала совершенно другой характер, причем само население выступало на сцену в качестве полноправных граждан. Желябов же продолжал еще верить в пропаганду, как в таковую, и на этой почве у нас происходили споры. Но споры эти в общем носили совершенно мирный характер, и за все время пребывания в Одессе Желябов чуть не ежедневно посещал нашу студенческую квартиру. Вывали и мы у него. Он жил тогда с женою, и у него был маленький сын, тоже Андрей, очень, как помню, похожий на отца. Впрочем, знакомство наше было непродолжительное. Весною 1879 года, как будет сказано ниже, я уехал за границу, скоро по возвращении был арестован и затем, как известно уже, одновременно с Л. П. Симиренко выслан в Восточную Сибирь, где прожил до осени 1886 года. Следовательно, в момент резкой эволюции Желябова я и Симиренко не были в России. Но родственники последнего писали нам в Сибирь, что А. И. "совершенно изменился". В чем заключалось это "изменение", они не сообщали, да, несомненно, и не знали, а догадывались по чисто внешним признакам: он бросил пропагаторскую деятельность и весною 1879 г., когда были получены точные сведения об ожидавших его аресте и административной высылке, перешел на нелегальное положение.