Подведение итогов жизни - 15

 На рождественские праздники приехал сын покойного П. Ф. Симиренко, студент Киевского университета, мой ровесник, Лев Платонович Симиренко. Уже на другой день по прибытии он запросто пришел в нашу учительскую квартиру и произвел на меня чарующее впечатление как внешним своим видом, так и духовным содержанием. Из обмена мыслями выяснилось, что Лев Платонович совершенно солидарен со мною во взглядах и желает стать в самые близкие ко мне отношения. Не откладывая в долгий ящик своего намерения, он стал настаивать, чтобы я отправился с ним в его дом и познакомился со всем семейством. Я упорствовал. Одною из причин этого было нежелание сближаться с владельцами завода, а другою -- полное отсутствие у меня одежды. В Ольшанице я получал самое жалкое вознаграждение и не имел возможности сшить себе что-либо напоминающее "костюм". Да, не знаю, вряд ли я сделал бы его, если бы и были деньги. Принципиально я не желал ничем выделяться от народа и ходил в деревне, как все крестьяне. Из верхней одежды, например, у меня был только простой тулуп. Нижняя одежда состояла из ситцевой рубахи, подпоясанной поясом, и дешевых брюк, засунутых в голенища вонючих больших сапог. Подражая народу, я редко стригся и даже чесался и не часто умывался. Вообще облик мой не подходил к мало-мальски приличной обстановке.

 Но, стойкий в достижении своих целей, Лев Платонович, что называется, потащил меня к себе, заявив, что в семействе его никто не обратит внимания на мою внешность.

 С редким смущением вступил я в дом Симиренко, неловко шагая по блестящим полам вслед за Львом Платоновичем, и совсем уже растерялся, когда в одной из комнат увидел всю его семью: мать, Татьяну Ивановну, дочь, Машу, и трех братьев: Колю, Тоню (Платона) и Алексея, но не прошло и часа, как я почувствовал себя в этой семье своим человеком. Лев Платонович был прав -- никто не обратил внимания на мою внешность. Татьяна Ивановна отнеслась ко мне с обворожительной искренностью и теплотою и сразу уничтожила мое смущение. Чисто по-товарищески,-- словно они меня давно знали,-- пожали мне руку и братья Льва Платоновича, и только один из них, средний, оглянул меня каким-то, казалось, холодным взглядом и,-- здесь же скажу,-- в течение всего моего знакомства с домом Симиренко он всегда вел себя по отношению ко мне крайне сухо. После этого визита я стал запросто бывать в доме Симиренко, причем с Львом Платоновичем за рождественские праздники мы сделались уже друзьями, говорили друг другу "ты", называя он меня -- Ваня или Ванька, а я его -- Лева или Левка. Татьяна Ивановна, страшно любившая Леву, и ко мне относилась так же, как и ее сын. Между прочим она не смущалась прогуливаться со мною, одетым в тулуп, и сапоги, под руку но заводу.

 Дом Симиренко был, можно сказать, центром местной культуры. Не говоря о библиотеке, в нем выписывались все лучшие журналы и часто устраивались литературные чтения, сопровождавшиеся дебатами.

 Как и раньше, в это время предметом разговоров был гр. Л. Н. Толстой. И то обстоятельство, что он печатал свои произведения в Катковском "Русском Вестнике", и то, что великий писатель "описывал лишь аристократию" ("Анна Каренина") -- вызывало со стороны молодежи крайне отрицательное к нему отношение. Почти одновременно пошатнулся и авторитет И. С. Тургенева, выступившего в "Вестнике Европы" с "Новью". Самым любимым органом был по прежнему "Отечественные Записки", причем статьи Михайловского, Щедрина, Некрасова, Златовратского читались, что называется, запоем.

 В большом ходу был роман Кущевского: "Николай Негорев или благополучный россиянин". Читались также с большим интересом произведения Мордовцева, Омулевского, Гончарова. Нельзя умолчать еще об ультра-народнической газете Гайдебурова: "Неделя", имевшей значительное число читателей. Особенно оживлялся дом Симиренко летом, когда на каникулы приезжал Лева, привозивший всегда массу нелегальной литературы. Хранительницей ее была экономка, Анастасия Михайловна, прятавшая запрещенную прессу в бочку с украинским салом. Летом же приезжала гостить молодежь и часто собиралась местная интеллигенция.